Нежно-розовая краска разлилась по небу и только после этого стала постепенно густеть на востоке. Из-за горизонта вырвались оранжевые языки. Наверное, над самым краем неба занимается новый пожар, желто-оранжевый, но его Кагэро видеть не мог из-за скал. Струи пламени пронзили розовый небосвод и мгновенно потускнели. Вернее, расплылись. И уже после всего этого Кагэро увидел настоящий солнечный свет. Он вмиг затопил все небо, и вот сквозь розово-желтую пелену прорезалась синева. Вскоре небо поблекнет и станет голубым лишь к вечеру, а такой синевы в нем не будет до следующего утра.
— Ты свободен.
Кагэро опустил голову; блики света плясали в глазах и все не хотели гаснуть.
— Что?
— Можешь идти на все четыре стороны, — сказал Говорящий.
— Как? — не поверил Кагэро. — Все?
— Что все?
— А как же то, о чем ты мне говорил?
Говорящий улыбнулся. Конечно, можно было посмеяться над глупостью Кагэро, но он всего лишь снисходительно улыбнулся.
— Что же ты собирался познать — здесь, в этой безопасной долине? Там. — Он махнул рукой в сторону скал. — Только там течет жизнь, здесь время остановилось давно и уже навсегда. Здесь никогда не уходит лето и не вянет трава. Смотри, уже и следа нет от ям, которые ты копал. Земля затянула раны. Но здесь человеку жить нельзя. Я и сам боюсь этого места.
— Боишься? Что же плохого в вечном лете?
— А что в нем хорошего? Здесь ты проживаешь один и тот же день, снова и снова. Ты не состаришься, но жизнь твоя будет похожа на… болото. Попробуй сложить стихи. Солнце взойдет — и бумага, на которой ты писал, растворится в воздухе. Ты опять возьмешь листок и сочинишь те же стихи, и запишешь их, а на следующее утро все произойдет заново.
Кагэро почувствовал, как что-то сжалось в груди.
— Значит, если я не уйду прямо сейчас, то на следующее утро ты заново расскажешь мне все это… а я снова не уйду, и все будет повторяться?
— Да. Вот почему я разбудил тебя так рано. Надо мной это место пока не властно — я ЗНАЮ, как противостоять ему, но для тебя все повторится.
— А я буду знать?
— Возможно, — уклончиво ответил Говорящий. — Истина сама выбирает, кому какую часть себя открыть. А теперь уходи. Помнишь, как попал сюда?
— Нет.
— Это потому, что я вел тебя. Провел сквозь завесу застывшего времени. Но ты можешь и сам уйти.
— Как?
— Просто уходи.
— Как? — не понял Кагэро. — Просто идти?
— Нет, дуралей! Ты должен крепко держать в уме, что ХОЧЕШЬ УЙТИ. Понял? Именно уйти.
Ну конечно же, он хочет! Хочет уйти. Какие могут быть сомнения? Только вот как… Кагэро повторял себе: «Уйти… уйти…», — но ничего не менялось. А во взгляде Говорящего все более заметным становилось разочарование. И тут в Кагэро что-то сломалось. То ли надоел этот оценивающий спокойный взгляд, то ли что еще, но он вскричал:
— Ненавижу! Провались ты сквозь землю, ненавижу!
И ударил кулаком в скалу. И сердце чуть не остановилось от испуга. Не было перед ним никакой скалы, было озеро, возле которого он встретил наглого каппа, был сырой ветерок и запах травы и воды. Кагэро оглянулся и не увидел ни скал, ни Говорящего.
— Свободен… — выдохнул Кагэро. Упал на колени и зажившими уже ладонями смял тугие стебли травы. — Наконец-то свободен. — Замолчал на секунду. — И к демонам ваши Истины. Проживу и без них.
Все его естество ликовало, поэтому Кагэро не заметил, как печально вздохнул ветер в ветвях деревьев.
У Итиро было круглое, бледное до невозможности лицо. И он почти всегда улыбался. Улыбка будто прилепилась к его полным серовато-розовым губам.
Кагэро, увидав его впервые, вздрогнул от испуга. Это всегда так, когда встречаешь уродство. Почему уродливые люди никогда не внушают отвращения, но почти всегда — страх? А потом привыкаешь. И Кагэро уже привык к необычной внешности своего спутника.
Итиро был почти слеп, но слух и обоняние были не хуже звериных. И наверное, у него было развито еще какое-то непонятное чувство: он прекрасно обходился и без зрения. Итиро чуял каждый камень на дороге, никогда не касался плечами стен даже в самых узких улочках. И сейчас Итиро шел уверенно и непринужденно — по самому краю пропасти. Кагэро плелся следом, холодея всякий раз, когда нога становилась неровно.
