Мистера Уайта с его спутниками подняли на борт последними, — он не забыл убедиться, что подняли и Домовуху. Она скакала вокруг него и О’Каллаханов по палубе.
Некоторое время, пока для них выбирали каюту, они простояли, поддерживаемые с каждого боку. Почтовый пароход качало не так сильно, как бочки, а кружить и вовсе не кружило — большое облегчение. Мистер Уайт проникся такой уверенностью в себе, что даже открыл наполовину один глаз.
Над Ирландией садилось солнце. Под его косыми лучами стоял прелестно пурпурный Брей Хед, вечерняя тишь уводила вдаль последнее длинное полотнище дождя.
Многие видели, как мистер Уайт поманил к себе, слабо кивая, миссис О’Каллахан, указал ей синеватой лапой за правый борт. Она послушно взглянула туда, смущенная, готовая помочь, непобежденная. И улыбнулась призрачной улыбкой воспитанной дамы — той, с которой говорила отцу Бирну: «Да что вы?» — показывая, что тоже увидела это.
А потом их повели, шатающихся, к койкам.
Радуга в небе висела — пальчики оближешь.
Перевод с английского и примечания Сергея Ильина
