Не решаясь прервать непонятное и поэтому страшное молчание Глеба Никитина, Герман опасливо затих и осторожно потянулся вилкой к соленым грибам.
Воскресенье. 18.05.
Мальчишник
Истерика Марека впечатляла.
Ворвавшись в квартиру Панасенко, он начал верещать еще с порога:
— Серого убили! Убили! Свояк мне только что звонил, говорит, что весь их милицейский отдел на ушах стоит. Сначала его избили, на лбу синяк, бровь разбита! Оглушили, наверно, Серегу, а потом повесили. Это из-за денег, я знаю, я точно знаю, и из-за долгов его дурацких!
Взъерошенный, в турецком джемперке с оленями и мятых серых брюках, Марек суматошно скакал через всю кухню от двери к балкону, дергая за руки то одного приятеля, то другого. На его худенькой скуле бело выделялся мощный слой пластыря, левый локоть был забинтован так же прочно и толсто.
Герман сграбастал его за одежду:
— Стоп, не суетись, остынь. Плесни-ка ему коньячку, Виталик.
Марек громко глотнул, выдохнул и чуть не отшвырнул пустую рюмку.
— …Свояк говорит, что натоптано там, вокруг дачи, следы женские и помада еще есть на стаканах. Может, наркоманки это, в поселке-то у свалки их полно, они молодые ведь, жилистые, запросто подвесить Серегу могли, да еще и оглушенного-то…
Настойчиво прижимая Марека к диванчику, Данилов с негромкой солидностью продолжал его уговаривать:
— Садись, садись, сейчас ты нам все подробно расскажешь, без истерики. Выпей еще, продышись.
И опять…
Промежутки тишины, все чаще и чаще возникавшие в последние минуты в небольшой кухоньке, напоминали сгустки страхов с мерзким запахом погребального ужаса. Заботливо задавленный Германом в угол дивана, Марек жевал бутерброд, Виталик, блестя мокрыми глазами, примостился на стуле у краешка стола.
Со сжатыми за спиной руками капитан Глеб продолжал стоять у балкона, прижимаясь лицом к стеклу. И тоже молчал.
Первым тихо крякнул Марек:
— За Серого бы надо выпить… Вроде как помянуть.
Со всей ответственностью Герман опять взялся за бутылку. Подняли.
— А ты чего, Глеб? — Виталик осекся.
— Я потом.
Данилов недоуменно поднял брови и взглядом показал мужикам на Глеба. Марек продолжал морщиться на выпитый коньяк, Виталик с такой же растерянностью пожал в ответ плечами.
Пару минут они трое опять дружно молчали, одинаково стуча вилками по тарелкам.
Первым пробило почему-то Виталика.
— Да не наркоманы это к Серому вломились! Чего ты выдумываешь-то, чепуху-то какую говоришь! Если бы бомжи его оглушили, то просто бы котелки да ложки алюминиевые выгребли и приемник взяли и сбежали бы, а вешать-то человека им незачем, таким гадам кайфу от этого не прибавится.
Данилов, тяжело сопя, снова повернулся к Азбелю.
— Чего у Серого из вещей-то пропало, Марек, не знаешь?
— Да нет, только-только сейчас его жену на дачу повезли на опознание. Самого-то Серегу сосед по даче нашел, увидел, что дверь в домик весь день открыта, ну и заглянул… Сосед-то этот и опознал его, фактически, когда милицию вызвал… Теперь им жену еще нужно туда доставить, для порядка.
Над столом под свет абажура чуть ли не по пояс высунулся Герман:
— Чего тут базарить лишнее, все срастается! Наркоши это свалочные, верняк! Практически все мои знакомые кореша, у кого в том обществе дачи-то, говорят, что частенько к ним эти уроды залезают. И бабы у них такие же грязные и наглые! Если бы мужики туда вломились, то они по-другому Серегу гасили бы, ведь у него рядом с печкой и ножей куча, и топор в чурбаке воткнут.
— Нет, что ты! Сковородой его бабы явно оглушили. А что, вполне женский инструмент, сажа-то на лице у Серого от нее и осталась. Еще этот, ну как его, эксперт, говорит, что и узел-то на петле какой-то дурацкий был, по-бабски намотанный.
Не поворачиваясь от балкона, капитан Глеб бросил Мареку через плечо:
— Не говори ерунды.
Тот уже не унимался:
— А может, это с ним так жена поступила? Сколько раз она грозилась на людях, что убьет его, Серегу-то! И с нами, когда еще ездили на шашлыки-то вместе, все орала на него по-всякому! Помнишь, Виталь, как она его на реке поленом по руке хрястнула, а?!
— Еще раз говорю — не трепись просто так, если не имеешь точных фактов.
