Открыла глаза – и впрямь исчезла. Но появилась другая – того тошнее. Стоят поодаль Тигран с Владом, ощетинились, смотрят друг другу в глаза, спорят о чем-то. Тигран рубанул воздух ладонью, потом с силой покрутил пальцем у виска. А Влад... Влад молчит. Плохо молчит, уперто, гневно. Поискала глазами Эльзу – нет Эльзы... Что происходит, в самом деле?
Все, хватит. Хватит с нее... демократии. Надо подойти, выяснить, в чем там дело. Сделала шаг и... передумала. Страх вдруг охватил, противный, тошнотный, и голова закружилась, и впрямь двинулось что-то к горлу...
– Лиза, ты чего? Тебе плохо? Позеленела вся... – сунулась под руку с заботливостью верная Ангелина. – Проводить тебя в туалет?
– Нет... Нет, не надо, я сама...
Кое-как добрела до туалета, плеснула в лицо холодной воды из-под крана. Вздохнула. Еще раз. Еще... Ну, вот уже и полегче. А только тревога все равно никуда не делась, наоборот, распирает изнутри, душит. Кажется, даже платье слишком тесным стало. Тесным и некрасиво обтягивающим...
Заставила себя распрямиться, шагнула к большому туалетному зеркалу, оглядела себя всю, целиком, с головы до ног. Вот тебе и еще одна картинка. Там, в зеркале, ты – старая корова... Полная грудь в декольте, голые белые руки, мощные плечи. С такими плечами можно поле пахать, впрягшись в лямку плуга... Или мешок с картошкой тащить. И локон из прически вон распрямился, висит надо лбом жалкой прядкой. Сдула ее, усмехнулась, вздернула вверх подбородок...
Нет, взбредет же такое в голову – саму себя уничижать да подробно рассматривать! Это ж и так понятно, что не будет у тебя уже никогда ни хрупкого плечика, ни трогательных вихорков... Да и не надо, подумаешь! Нашла о чем горевать! Посмотрите на нее, разнылась – «и я была девушкой юной, сама не припомню, когда»! Глупо, глупо...
А платье – красивое. И нисколько не тесное. И обтягивает вполне прилично. В каждой форме свое достоинство присутствует, между прочим. И в хрупкой, и в объемной. Даже странно, что приходится саму себя в таких простых вещах убеждать!
Гордо потом шла через холл, выстукивая каблуками по скользким плитам. В зале поискала глазами Влада – не нашла. Тигран сидел за столом в одиночестве, хмурый. Подсела к нему, тронула за руку:
– Эй... Что случилось? Мне показалось, вы с Владом о чем-то поспорили? А Эльза где?
– Она... ушла.
– Что, совсем?
– Ну да...
– А... Влад? – ёкнуло в груди сердце.
– Да вон он, в холле курит, у окна, за колонной... Все нормально, Лиз, не переживай.
– Да я и не переживаю! С чего бы?
– Правильно! Совершенно не с чего! И это... С Новым годом тебя!
– И тебя тоже, Тигранчик... Ну, я пойду?
– Ага, иди. Там он, за колонной...
Ну, вот и все, и слава богу! И не было никакой Эльзы! Ушла и ушла вместе со своим хрупким плечиком, и правильно сделала! Умная девочка! И хорошо, что она, Лиза, не стала к Владу с глупыми ревнивыми претензиями навязываться! Подумаешь, плечико... Да фиг с ним! И да здравствует мудрая семейная демократия!
Подошла к Владу со спины – он даже не обернулся. Встала рядом, обвила руками локоть, припала головой к плечу. Привычные движения, привычный жест. И вдруг плеснуло в грудь, в лицо – отчуждением...
Нет, внешне он отреагировал вполне обычно. Прижался щекой к макушке, провел рукой по предплечью, спросил вполне заботливо:
– Устала?
Но все равно – было, было. Шестое чувство пропустило через себя отчуждение, фальшивую нотку заботливости в голосе. Будь оно неладно, это шестое чувство! Может, его вообще нет, может, оно женскими страхами из небытия выужено? Да и вообще, говорят же умные люди – нельзя слишком уж доверять чувствам... Блажь все это, из жизни избалованных. Надо уметь нормальной женщиной жить, а не испуганным камертоном! В конце концов, их с Владом жизнь совсем не похожа на аристократическую, чтоб требовалось в ней такое чувственно безупречное звучание. Жизнь как жизнь. Трое детей, семья, хоть и собранная из осколков. Быт, кухня, овсянка по утрам... Какие уж тут камертоны, к чертовой матери?
– Может, домой поедем, Лизок?
– А ты хочешь домой?
– Да, что-то я вдруг устал... И спать хочу смертельно.
