— Да. Свой эклипсы, как сказал этот дурачок, — охотно соглашается обратный негатив. — Красивый золотой эклипсы, она иметь в пакетике с сюрпризом. Очень дорогой. Все стали его искать. Мадам Кру-Шенье тоже. Искать весь район Фиглиманджара. Ну, я думать, кондор украсть. В Фиглиманджара много кондор-сорок. Как что блестит, кондор — хоп, и в карман! У нас кондор-сорок называется сорок-воровк.
— Но мадам нашла кое-что получше! — утверждает мой шеф, проводя рукой по черепной коробке, полностью вырезанной из кости.
— Это ты опять сказал, верблюд? — горячится бесцветный цветной. — Ты представляй, вместо клипы найти алмаз! Ну, ты понял? Браво!
— Алмазы? — удивленно вскрикиваю я.
— Один, — уточняет почетный заместитель управляющего Банком Франции.
— Но каких размеров! — добавляет де Брилльяк.
Мой шеф никому не позволяет ошарашить меня этой новостью. Он расставляет руки в стороны, как огромный Корковадосский Христос, о котором говорят, что он готовится нырнуть в бразильский приход Рио-де-Жанейро, как прыгун с вышки.
— Подождите, подождите, господа! — повышает он голос.
Затем поворачивается ко мне и смотрит с адской усмешкой, будто кот, обнаруживший мышь в мышеловке, в предвкушении, что сейчас она перекочует ему в пасть.
— Попробуйте угадать, сколько весит этот алмаз, дорогой мой Сан-Антонио? Я трясу головой.
— Честное слово, даже не знаю, господин директор…
— Нет, нет, назовите вес.
Временный президент всех ювелиров, вступая в игру «угадай-ка», приводит мне для сравнения некоторые сведения. «Куллинан», самый крупный из известных алмазов, весит 3106 каратов, немногим больше 600 граммов.
— Ну хорошо, я скажу: полкило! — говорю я запальчиво.
Альбинос-альбатрос взмахивает руками как крыльями и шлепает себя по ляжкам.
— Он совсем дурак, хуже, чем ты! — говорит он де Брилльяку.
Шеф берет меня за плечи.
— Тонна! — бросает он, сверкая очами.
— Как это — тонна? — лепечет дорогой Сан-Антонио. (Кстати сказать, «дорогой» — просто эпитет, поскольку если сравнить цены моих романов и книг других моих коллег по цеху, то я более доступен.)
Все три француза передо мной дико вращают глазами, подпрыгивают и испускают нечленораздельные звуки.
— Представляете: тонна? — мычат они в унисон.
Главный специалист по побрякушкам дергает себя за растрепавшиеся космы.
— Абсолютный, ни с чем не сравнимый рекорд! — повизгивает этот плюгавый де Брилльяк (он настолько крошечный, что складывается впечатление, будто он маячит где-то в перспективе). — «Кохинор», «Флорентиец», «Великий Могол» по сравнению с ним навозные шарики. «Орлов», «Южный Крест», «Эксельсиор»? Ячменные зернышки, господин комиссар! Наш «Регент» — пустяк! Хлебная крошка! Это открытие разобьет в пух и прах все представления, поколеблет шкалу ценностей. Это сенсация двадцатого века. Ни с чем не сравнимая! Атомная бомба? Просто дым! Люди на Луне? Ерунда! В поисках своих клипсов мадам Кру-Шенье заставила содрогнуться Вселенную! И когда я думаю о том, что дорогая нам новая страна Дуркина-Лазо обратилась к Франции, чтобы вести переговоры с нами!..
Он бросается на шею бело-черному и целует его.
— О, как я счастлив! — кричит он. — Как это прекрасно, как благородно! Благодарю вас! Какой братский жест! Какой здравый поступок! Какая прозорливость! Какой…
— Какой болван! — обрывает черно-белый, отпихивая карлика и отплевываясь. — Я просил Франция хотеть большой камень. Но для интерес моя страна!
И, оценив меня, — надеюсь и предполагаю — как более стоящего собеседника, чем другие, он говорит мне:
— Я тебе сказал, индустрия моя страна — солнце. Так? Но когда приходить сезон дожди. Что мне делай, чтоб пришел турист? Показывать ему, что у меня в слип? Но ты думай, это я продам? Нет хорошо, дурак! Я предлагать Франции такой сделка: я менять свой алмаз на тот же вес статуй негров из музей Валорис. Статуй, я везде говорю: местный искусство. Все приходить смотреть и говорить, как хорошо черный местный искусство. Я покупать статуи у музея, потом продавать статуи в музей, и так без конца. И Дуркина-Лазо станет большой туризматический центр. Ну, ты понял? Браво!
