Малоизвестный музыкант был таким же бедным, как и никому не известный клипмейкер. А ролик — такой, как задумал Неверов, — был дорогим. Музыкант, загоревшись, вскоре остыл и забыл о своей песне и ее художественном оформлении. Почти два месяца Артем искал человека, который бы решился вложить средства в его работу. И наконец нашел.
Ради этого ему пришлось пойти на одну уступку — а именно, добавить в клип эпизод завуалированно рекламного характера. Он согласился скрепя сердце, не видя иного выхода. Через три недели клип был готов, а еще через месяц малоизвестный музыкант стал широко известным и популярным, а начинающий кинооператор стал клипмейкером нарасхват.
Постепенно к нему приходила все более широкая известность. Он шел к ней трудной дорогой. И далеко не всегда он делал то, что хотел, и так, как хотел. В основном все видеоролики были рекламного характера — Боже, как уставал он от этих зубных паст и тампонов, как надоедали ему алые рты и белые ноги на неоново-синих атласных простынях... Было несколько музыкальных клипов — но, увы, здесь ему часто приходилось соглашаться с условиями многочисленных третьих лиц, которые не позволяли ему делать так, как он видит. Рекламу и клипы крутили по телевизору, но радости не было. И только тот первый клип, снятый — теперь он это видел и понимал — не совсем профессионально, как-то неловко и неуверенно, был его единственной отдушиной.
И все же — он верил в себя. Верил в то, что наступит его час — звездный час, когда он наконец снимет то, что хочет, и так, как хочет, как мечтает. Заработанные за два года деньги позволили ему не только купить квартиру в Москве, но и открыть собственную студию. Именно здесь, в этой студии, он и услышал впервые музыку, которая потрясла его до глубины души, которая стала его озарением. С того дня она звучала в его голове, не смолкая. Целыми днями он тысячи раз прокручивал в голове эту удивительную мелодию, именно она заставляла его просыпаться по ночам. Но в этот раз все было по-другому — он слышал, но не видел этой музыки.
Было странное ощущение, которое трудно передать словами. Он был как будто слепой. Клип был — он точно знал, что уже давным-давно придумал его, нарисовал своей собственной рукой, подобрал все краски и оттенки, вычертил каждую, самую маленькую, деталь — но теперь почему-то не может разглядеть этот рисунок. Собственный рисунок... Дни проходили за днями. Он практически забросил работу, перестал брать заказы на рекламу, ходил мрачнее тучи. За эти дни он упустил с десяток выгодных контрактов — но ему было все равно, абсолютно все равно. Он слушал, ходил по улицам днем и ночью, пристально всматривался в лица прохожих...
И наконец увидел ее. Слепую девушку в длинном и мокром белом платье на черном фоне дождливой ночи.
— Все утро следующего дня мы посвятили прогулкам. Люсьена выглядела счастливой. Но говорила мало, а по сторонам смотрела с растерянностью... Дан, ты меня слушаешь?
Полина сидела на диване, поджав под себя босые ноги с детскими розовыми пятками, завернувшись в махровое полотенце после душа и с упоением — вот уже часа два — читала Данке повесть французского писателя под названием «Лучше, чем сладострастье».
— Конечно, слушаю.
— Тебе нравится?
— Нравится.
— Данка, — Полина слезла с дивана, прошлепала босиком к шкафу, сбросила на пол махровую простыню и накинула короткий шелковый халатик прямо на голое тело, — ты тоже какая-то растерянная... Устала от моего нудного бормотания? Я плохо читаю?
— Ты замечательно читаешь. У тебя — талант, тебе надо на радио.
— Ну а что тогда? Я же чувствую, ты какая-то напряженная.
— Может быть. Только я не знаю, в чем причина. Не могу объяснить, это где-то внутри, слишком глубоко и непонятно. Какой-то противный мятный комок в груди...
— Душа болит, — заключила Полина. — Знаешь, так бывает, когда сидишь в кресле у зубного врача или когда собираешься тянуть билет на экзамене, да?
— Точно, — подхватила Дана, — душа болит.
— Пошли, — предложила Полина, — полечим. Как насчет кофе с коньяком?
— Отрицательно. Боюсь, не усну после кофе, а у меня завтра съемка — мне выспаться надо.
