— Значит, так, сын. Хочешь жить со своей любимой в шалаше — живи. Она у тебя, кажется, переводчица? Ну вот, прекрасно, и ты у нас тоже в иностранном — не дилетант. Будете вместе переводами заниматься. Глядишь, лет через пятьдесят и на квартиру себе заработаете. Или через сто. Где-нибудь в Подмосковье, а может быть, к ней, в глубинку, захотите уехать, там жилье подешевле. Вперед, флаг вам в руки.
С этого дня Андрею перестали выдавать деньги на карманные расходы. Их, собственно, и раньше ему никто не выдавал — он, не задумываясь, просто брал их в маленькой хрустальной вазочке, брал столько, сколько было нужно. На следующий день после того, как мать объявила ультиматум, деньги в хрустальной вазочке водиться перестали. Андрей воспринял новость с усмешкой — что ж, и своими средствами протянем, в самом деле, не без рук, и голова на месте, да и стипендия в институте какая-никакая, но все же имеется...
Как выяснилось в скором времени, стипендии хватило только на неделю, и львиная ее доля ушла на оплату автомобильной стоянки и бензина для авто. Андрей совершенно спокойно отнесся к тому, что теперь ему придется ездить по городу на метро, — подумаешь, всего лишь на час раньше вставать, зато сколько интересного, а Данке сказал, что у него просто забарахлил мотор. Рестораны и кафе пришлось отменить — но и это была совсем не большая потеря, потому что им вдвоем было замечательно и без ресторанов и кафе, они были счастливы просто сидя на скамейке в парке, а уж прогулки под первым весенним дождем вообще заменяли им все на свете... А ночи и небо, где каждая звезда светила только для них двоих и только для них в первых лучах рассвета ярко вспыхивали купола Василия Блаженного... Наперекор всему они продолжали быть счастливыми, и вскоре Галина поняла это.
До окончания института оставались считанные недели, отец уже пробивал все свои связи и на всю катушку использовал свою власть для того, чтобы добиться для сына возможности после окончания вуза работать в российском посольстве — не где-нибудь, а в Штатах. В эти дни и появилась снова в их доме девочка Катя, дочка заместителя спикера, от которого и зависело во многом разрешение вопроса с американской поездкой Андрея.
Они знали друг друга с детства — Катя была моложе Андрея всего на год, родители их в силу особенностей служебного положения часто общались, и уже тогда, когда им было по пять лет, их в шутку называли женихом и невестой. Тогда, в детстве, Андрей относился к этому вопросу серьезно и на шутливые вопросы взрослых всегда по-деловому, с расстановкой, отвечал, проглатывая «ж»: «Енюсь на Кате!»
И только потом, повзрослев, понял, что его к ней не тянет, что он без нее не скучает, даже не вспоминает о ней — в общем, понял, что между ними ничего нет и быть не может. Конечно, кроме дружбы — по старой детской привычке Катя и Андрей все же иногда общались, но как девчонку Андрей ее не воспринимал никогда. Она была для него просто Кэт — добрый старый товарищ в юбке, вот и все. И ничего с этим не поделаешь — это он тоже понял, в отличие от матери, которая вполне спокойно воспринимала их разлад, уверенная в том, что сын нагуляется и образумится — ведь лучшей партии, чем Катенька, для него во всей Москве — да что там в Москве, в России — не отыщешь.
Сама Катя в отличие от своих родителей относилась к их планам женитьбы с некоторой долей иронии. У нее вообще не было проблем с чувством юмора, возможно, именно это и помогало ей не сойти с ума и не покончить с собой в четырнадцатилетнем возрасте, когда она смотрела на себя в зеркало. Потому что в жизни у нее было все, кроме красоты, кроме внешней привлекательности, присутствие которой так ценилось в юном возрасте, а отсутствие презрительно и жестоко осуждалось — и это в лучшем случае. В той среде, в которой росла Катя, высокое положение родителей и полный достаток в семье воспринимались как нечто само собой разумеющееся и выделиться среди остальных было сложно.
Ее нельзя было назвать уродиной — впрочем, едва ли такое вообще возможно по отношению к девятнадцатилетней девушке, чей юный возраст уже сам по себе является ярким приоритетом, аурой, отделяющей счастливую молодость от унылой, но бодрящейся еще зрелости и скорбной старости. Сама она шутила, что родители зачали ее под неблагоприятным сочетанием звезд на небе, потому что все, что было некрасивого, она взяла и от матери, и от отца. Длинный нос, который на мужском лице отца казался породистым, превращал Катино лицо в подобие «утеса, на вершине которого дремлет сосна. Высокая такая сосна...» — шутила сама Катя, тут же вспоминая Барбару Стрейзанд и резюмируя свою оригинальность. Но ведь у Барбары Стрейзанд не было такого плоского квадратного лица, таких невыразительных глаз-щелочек, а рот... Как же быть со ртом — ах да, конечно, Джулия Робертс, ее ведь тоже первое время называли лягушкой и никак не хотели даже пробовать на роль — она сама прочитала об этом в журнале. Такое, значит, тоже бывает... Ну а прыщи? Прыщи — они с возрастом проходят...
