— А может дать ему несколько тюков и делу конец, — предложил Зайцев.
— Ну, дадим, заткнем ему глотку. А дальше? Дальше что, я спрашиваю вас, — произнес Довгаль. — Напьется пьяным и все разболтает. У меня есть иное предложение.
Он махнул рукой, чтобы все сели поближе.
Довгаль предложил убить Кирика…
Вызвать Кирика было поручено Зайцеву. Вам, конечно, понятно, почему я встретил его. Мы зашли в пивную и немного выпили.
— Дальше говорить? Ведь вы уже все знаете?
— Нет, нет, говорите, — потребовал Бородин.
— Все вместе мы пошли к реке. От нас не отставал Шульгин. Нужно было избавиться от него. Довгаль сделал это ловко. Он подтолкнул Кирика, тот неловко зацепил Шульгина, они повздорили и даже затеяли драку. Поднялся шум, послышались свистки милиции, мы разбежались в разные стороны. Но предварительно Довгаль успел сказать, чтобы собрались на дальней лужайке, в самом дальнем углу парка.
— В общем взяли выпить и пошли на лужайку. Накрыли пенек газетой. Довгаль поставил водку и закуски. Распили первую бутылку. Довгаль достал вторую, налил Кирику целый стакан.
— Это мне много, себе же оставляйте, — сказал он.
— Пей, нас не жалей, мы себя в обиде не оставим.
Довгаль достал еще пол-литра и налил себе и мне.
— Мы, брат, для друзей ничего не жалеем. Пей!
Кирик выпил. Наши стаканы продолжали стоять на месте.
— Наверное шелк выручает, — заплетающимся языком проговорил Кирик, указывая на бутылку с водкой.
— Конечно, он помогает, — в тон ему отвечал Довгаль.
— Знаю, я все знаю, — продолжал Кирик. — И ты, и ты, и он, — Кирик указывал пальцем на сидящих друзей. — Все вы имеете. А я? Почему меня обошли?
— Как обошли? — стал оправдываться Довгаль. — Вот и пригласили тебя, чтобы выпить и поговорить.
— Тогда вы молодцы, честное слово, молодцы. Налей еще немножко.
Довгаль выполнил его просьбу.
— Слушай, Петя, а сколько бы ты хотел иметь шелка или бостона? — обратился к нему Довгаль.
Я сидел и наблюдал за происходящим, нервничал, но все же сдерживал себя.
— Мне много не надо. Дадите на пару костюмов, и хватит, — ответил Кирик.
— Ты, оказывается, покладистый парень.
— Ну что, пошли, дадим ему на пару костюмов, — сказал Довгаль.
Мы все встали, я взял под руку Кирика и пошел первым. За нами шел Довгаль, потом Зайцев.
Кирик качался из стороны в сторону. Он хотел говорить, но ничего не получалось. Пройдя два-три шага, я услышал выстрел, Кирик схватился рукой за голову, попытался повернуться назад, но не смог. Я бросил Кирика. Он упал. Я повернулся и увидел, как Довгаль передает пистолет Зайцеву. Тот выстрелил и стал передавать мне. Я не хотел стрелять.
— Все должны расписаться, — зло поговорил Довгаль. — Не забывай, с кем дело имеешь.
Но я стоял в нерешительности.
— Бери и стреляй быстро, а то и сам получишь, — он сунул мне пистолет. Я взял и выстрелил. Остальное вам все известно…
— А куда делся пропуск на вывоз груза?
— Я порвал его, как только выехали за ворота, и кусочки выбросил на дорогу.
— Охрана знала о краже?
— Нет! Она выпустила машину, хорошо зная меня. Ведь я сделал первое преступление в своей жизни.
Кошкин тяжелым, умоляющим взглядом обвел присутствующих и замолчал. В кабинет привели Зайцева.
— Оказывается, вы не все нам рассказали? — обратился к нему Бородин.
Зайцев метнул взгляд на Кошкина.
— Да, — Бородин догадался, о чем подумал Зайцев. — Кошкин рассказал более подробно. Ваш брат принимал участие в убийстве.
— Нет, брата там не было, — опустив голову и ни на кого не глядя, пробормотал Зайцев.
— Кошкин, напомните Зайцеву, кто убивал.
— Видите, Зайцев, Кошкин рассказывает не так, как вы. Кто же из вас правду говорит? Не забывайте, по закону полное раскаяние смягчает вину и уменьшает наказание.
Зайцев посмотрел на Кошкина. В кабинете несколько минут стояло молчание. Потом он обхватил голову руками, глаза его горели, что-то колючее распирало и в го же время сжимало горло. Он хотел заплакать, чтобы излить все то, что накопилось в его измученной душе. Но временами, поднимая голову, он смотрел на окружавших и с трудом, но сдерживал себя. «Выдержать, выдержать», — твердил про себя Зайцев. Но прошлое терзало его. Наверное, он снова и снова вспоминал прожитую жизнь, и это давило, мучило его. Ведь так мало еще прожито на свете, и столько пустого и страшного.
