Я взял постановление на арест.
— Слушай, что здесь про твои «подвиги» написано, — начал читать.
Кучеров слушал, не поднимая головы.
— Правильно написано? — спросил я его, закончив чтение.
— Вначале правильно, а про павильон — не знаю.
— Как это не знаешь? — Мне хотелось, чтобы он сам хоть что-то сказал о себе.
— Пьяный был, ничего не помню.
Тягостно было смотреть на этого поникшего головой парня. В протоколе расписывались его вчерашние «доблести». Почему все это произошло?
— С кем был вчера?
— С Кузнецовым.
— Друг, что ли?
— Дружили мы с ним…
— Хороший друг. Сам-то убежал, а ты вот к нам попал.
Кучеров вскинул голову.
— Простите меня, это первый случай в моей жизни. — На глазах Кучерова показались слезы. Он стал вытирать их рукавом спецовки.
— А кто у тебя из родных есть?
— Мать.
— А отец?
— На фронте погиб.
— Мать работает?
— Больная она, на моем иждивении находится.
Его глаза вновь наполнились слезами.
— Я исправлюсь. Все товарищи мои скажут.
Упоминание Кучерова о товарищах показалось мне интересным. Но не все ли они такие, как его вчерашний собутыльник Кузнецов? Почему Кучерову сразу показалось самым легким выходом из положения обращение за помощью к товарищам? Неужели он уверен, что ему легко простят? Или он считает, что держать ответ перед нами проще для него, чем стоять па суде перед своими товарищами?
— А не струсишь на суде в своем цехе? — спросил я.
— Чего уже теперь трусить, — сказал он.
Я остался с Журавлевым.
— Так что же делать? — спросил Журавлев.
— Не будем спешить, — ответил я.
У меня еще во время беседы возник план всех разбирательств с делом Николая Кучерова.
Мать Кучерова Клавдия Ивановна с нетерпением ожидала сына с работы. Она приготовила обед, убрала в квартире и села у окна. Когда подошло время возвращения сына с работы, она не выдержала и вышла на улицу. Яркое июльское солнце ударило ей в лицо. Хотя уже была вторая половина дня, но оно нещадно палило. Мать стала в тени под развесистым деревом, пристально всматривалась в сторону остановки, откуда должен появиться Николай. На больших уличных часах стрелки показывали три часа пятнадцать минут. Сын должен подъехать с минуты на минуту. Не выдержала мать и подошла ближе к трамвайной остановке. Первый, второй, третий — считала она проходившие трамваи. Она вглядывалась в каждого человека, который спрыгивал со ступенек вагонов, но сына не было. Стрелки часов уже показывали пятый час. «За это время и пешком можно было дойти. А, может, сын так и поступил?» — подумала мать и побрела домой. Но сына дома не было. «Такого еще никогда не было», — сидя у окна, думала она. Прошел еще час, второй, третий. Не выдержала мать и пошла на завод. В цехе ей сказали, что Николай закончил работу еще в три часа и ушел. Мать вернулась домой. Всю ночь она просидела, ожидая стука. Много слез пролила она в эту ночь. Мать была у знакомых сына, ходила к Вале, за которой ухаживал Николай, заходила к директору школы и технического училища, но нигде не услышала нужного ответа. В милицию она не пошла: ей и в голову не могло придти, чтобы ее Коленька мог попасть в милицию.
Стук в дверь так и застал ее с заплаканными глазами у окна. Мать быстро вскочила и торопливо побежала открывать дверь. И какое было ее удивление, когда вместо Николая она увидела прокурора.
— Вам кого? — нерешительно спросила она.
— Кучерову Клавдию Ивановну.
— Я, а что? — не находя нужных слов, отвечала мать.
Я видел, что силы покидают женщину.
— Да вы не волнуйтесь! Ничего особенного не произошло. Разрешите войти?
— Пожалуйста…
Клавдия Ивановна пропустила меня вперед. Она схватила первый попавшийся стул, передником смахнула с него пыль и предложила сесть.
— Дом собственный? — рассматривая небольшую комнату, поинтересовался я.
— Да где там, комнатушку снимаем.
— А кто же у вас в семье есть?
— Я и Николай.
На стене висело много фотографий. Мое внимание привлекла одна — крепкий, усатый человек в военной гимнастерке.
— Муж, — поспешила объяснить Клавдия Ивановна. — С фронта присылал.
— Николай-то на него как две капли воды похож.
Клавдия Ивановна согласно кивнула головой и ждала, бледная, взволнованная.
