Ну, теперь-то, пожалуй, настало время ввести ее словоизвержения в то русло, какое мне нужно. Кстати, в работе мне очень мешает слабость, которую надо бы срочно ликвидировать: я не могу долго слушать быструю, бессвязную речь — у меня звенит в ушах, становлюсь рассеянным и, что хуже всего, раздражаюсь.
Я перебил ее:
— Простите, а о чем вы разговаривали с Беллой Зар, уйдя оттуда после купания?
— С Беллой! Мы с ней разговаривали... Нет, вообще-то, мы не разговаривали, вернее, я-то говорила, а Белла нет, она только сказала, что устала и у нее болит голова, а я ответила: это не удивительно, такая жара, поездка, все эти хлопоты, суетня, а? И потом Белла выпила довольно много. Я еще за столом ей говорила, чтобы она наливала себе и мне только вино, иначе...
— Продолжайте, пожалуйста! Что вы еще сказали?
— Потом, когда мы шли? Ничего особенного, так, разные пустяки, что-то насчет того, что погода восхитительная, что пикник удался чудесно. И еще про ее мужа, что я его просто обожаю, и не я одна... А Белла молчала, слушала. Больше я ничего не знаю, всего и не вспомнить, а? Может быть, я что-то пропустила, какие-нибудь пустяки... Нет, почему вы на меня так смотрите мрачно, совсем больше не улыбаетесь, наверно, я ляпнула какую-нибудь глупость, а? Или вы мне не верите?
— Верю. Верю, что вы честная девушка, — сказал я. Пусть понимает, как хочет.
Машинистка покраснела и воскликнула:
— Вот вы опять говорите комплименты, а? Ну не такая уж я честная... Вы юрист, мне просто нельзя говорить вам неправду, а?
— Нельзя, вы правы. А как это понять: «Не такая уж я честная»?
— Ах... Не буду же я рассказывать вам разные пустяки, а? Я все-таки немножко-то соображаю.
— А что вам сказал шофер Черксте, когда в тот день подходили к грузовику?
Не скажу точно, действительно ли вздрогнула Кноппе или мне только показалось, она вообще сидела как на иголках, вертелась, смотрела то в окно, то на меня, то в потолок, сплетала и расплетала пальцы, разглядывала свои свеженаманикюренные ногти, то наклонялась ко мне, то откидывалась на спинку стула.
— Черксте? Ничего он мне не сказал.
— А вы ему?
— Я тоже ничего. А что бы мне ему говорить?
— Визма Кноппе, я вас предупреждаю, что...
— Честное слово, товарищ следователь, честное слово, я с Черксте вовсе не разговаривала! Сперва я его совсем и не видела, он там копался за машиной... в этом самом...
— В моторе?
— Ну да, а я только подошла к машине и сразу же ушла.
— А что вы делали у машины?
— Я?
— Да, да, именно вы! Одна! С Черксте вы не разговаривали, других людей там не было. Не было?
— Нет, не было.
— Так зачем же вы туда пришли, что вы там делали?
— Я? Я просто так подошла.
— Просто так? Что это значит — просто так?
— Да просто захотела попить! В машине был ящик с фруктовыми водами.
— И что же вы пили?
— Я? Не помню. Пиво?.. Кажется, пиво.
— Кажется? Постарайтесь припомнить точно, что вы пили! Пива в машине вовсе не было, ящик с пивом стоял у стола, все жаловались, что оно нагрелось на солнце... Вы меня не обманывайте! Вы же только сейчас сказали, что юристов нельзя обманывать! Что вы делали у машины?
— Я... я взяла бутылку коньяка, там был ящик...
— И вы ее выпили? Помилуйте! Целую бутылку?
— Что вы, я же... Ой, не могу! Я же не выпила ни капельки, поверьте мне, я просто...
— Вы просто?..
— Отдала.
— Кому?
Девушка давно перестала улыбаться. Она расплакалась — по-детски, громко всхлипывая, причем слезы хлынули разом, как из прорванной плотины.
А я ожесточился, как мог, и продолжал наседать, чтобы Кноппе не думала слишком долго: ее рыданиям не предвиделось конца.
— Говорите! И не притворяйтесь опять, что не помните!
— Я не выпила-а! Верьте мне! Отдала-а... Честное слово! Расиню и...
— Хельмуту Расиню?! Сплавщику?!
— Да-а... И Рейнису Сала... Брату Беллы...
Ее душили слезы, ей с трудом удавалось выдавливать из себя отдельные слова. В ту минуту я почти радовался, что она плачет так безутешно, это давало мне возможность справиться с собственным волнением. Рейнис Сала?! Я понятия не имел, что у Беллы Зар есть брат, даже не интересовался ее родственниками.
— Значит, вы отдали бутылку коньяка этим двоим? С какой же стати? Не плачьте, хватит уж, а если никак не остановиться — возьмите хоть платок!
