— Когда же вы там побывали?
— Вместе с Бредисом, перед самым нападением на него. Мы ездили к вдове Зара.
— Перед нападением? В первый раз слышу! Что же вы там искали?
— Бредис сказал, что надо вовремя предупредить вдову, чтобы она ничего не трогала в комнате покойного мужа.
— Ого! Это же очень важно, Лапсинь! Почему вы мне сразу не рассказали?
— Я думал, вы знаете.
— Нет, не знал. Расскажите все по порядку!
— Приехали. Она встретила нас любезно, только была жутко заплаканная, усталая. Чертовски красивая женщина, несмотря на это... Извините, я, может, нетактично выражаюсь. А потом Бредис зашел в комнату директора, конечно, сначала попросил разрешения и просил, чтобы она зашла тоже. Она не хотела, ей, говорит, тяжело и неприятно находиться в комнате покойного, но все же зашла. Бредис сказал ей, чтобы в комнате ничего не трогали, он позже просмотрит более тщательно вещи директора, особенно переписку и другие бумаги.
Я взглянул на часы и сказал:
— Еще не настолько уж поздно, чтобы нельзя было явиться в незнакомый дом. Как по-вашему, Лапсинь?
— Конечно! Она же интеллигентный человек, должна понимать, что мы ее беспокоим не ради своего удовольствия. Никакой апории я тут не вижу.
Я улыбнулся. Мы помчались к дому Зара.
Одноэтажный особнячок, принадлежавший фруктово-консервной фабрике, в котором жили также и предыдущие ее директора, находился на окраине города, неподалеку от реки.
Когда мы подъехали, уже стемнело. С улицы особнячок был едва виден за каменной оградой и старым фруктовым садом. Лампочка у ворот позволяла прочесть надпись: Парковая улица, 7.
Калитка сада не была заперта. Мы вошли, под ногами хрустел гравий, вокруг — тишина. Поднялись на просторную, открытую террасу. Я позвонил.
Дверь отворил шестнадцатилетний сын Зара. Мальчик выглядел старше своих лет. Большие глаза глядели на меня вопросительно. Когда я назвал свою фамилию, на его лице отразилось откровенное недовольство, и я поспешил объяснить:
— Прошу извинить за беспокойство в поздний час, но нам необходимо поговорить с гражданкой Зар.
— Прошу, — сказал мальчик сухо, — зайдите сюда!
Рудольф, так звали сына Зара, провел нас в какую-то комнату, зажег свет и оставил одних.
Комната была большая, хорошо обставленная. Лапсинь был прав, здесь мы увидели «целый ворох» антикварных предметов, но размещены они были так, что не создавали впечатления загроможденности, — на двух больших стеллажах. Бронза, резьба по дереву, потускневшее серебро, как я определил наспех, просмотрев все.
Я хотел перейти к картинам, но не успел — вошла хозяйка, в черном платье, спокойная и сдержанная, как всегда. Я подумал, что Белла Зар великолепно владеет собой. То, что эта красивая женщина, предмет поклонения калниенских мужчин и нещадных пересудов завистливых женщин, пережила недавно тяжелую трагедию, выдавали только темные круги под глазами и сами глаза. Так смотрят тяжело раненные люди, которые стараются не выставлять напоказ своих страданий.
Мы поздоровались.
— Простите, мне не хочется высказывать шаблонные слова сочувствия, но поверьте, что... — начал я довольно неловко.
Белла склонила голову и ответила:
— Я вас вполне понимаю. Благодарю. Не надо слов.
— Бестактно беспокоить вас так поздно, но попытайтесь простить и это. После ранения Бредиса мне поручили дело...
— Я знаю. Прошу! Чем могу быть полезной? Не волнуйтесь, товарищ следователь, вы исполняете свой долг также и в моих интересах. Итак?
— Я должен уточнить некоторые мелочи. Разрешите спросить...
— Может быть, присядем?
Мы сели. Я рядом с ней на тахте, Лапсинь в кресло с высокой спинкой.
— Скажите, пожалуйста, в тот роковой день, находясь вместе с другими на расстоянии около ста семидесяти метров от места трагического происшествия, вы не заметили ничего необычного, подозрительного?
— Нет!
— Группа людей, в которой вы находились, не рассеивалась? Никто не удалялся?
— Нет!
— Ни одного постороннего вы не видели?
— Нет!
— Лично у вас имеются подозрения, какие люди или обстоятельства виновны в гибели вашего мужа?
— Нет... Трудно представить. Я долгое время была уверена, что это несчастный случай.
