Вот чертовщина, что-то все-таки не в порядке, мысли разбегаются, невозможно сосредоточиться, чего-то мне определенно не хватает... Вдруг мой взгляд остановился на стене, и я понял все. Картина! Вместо моей любимой картины, насмешливого старого моряка, на стене висела совершенно мне незнакомая акварель — неплохая акварель, какой-то горный пейзаж.
Это что еще за метаморфоза? Где мой моряк и как же я до сих пор не заметил, что его уже нет на месте? Это, конечно, дело рук Айи. Мой моряк не понравился ей с первого же взгляда, она даже уверяла, что ревнует к нему: если в трудную минуту нужно с кем-то поговорить по душам, то я должен говорить со своей невестой, а не с картиной... нелепо! И вообще, это плохая картина — надуманная, иллюстративная, или как там Айя выражалась...
Я вскочил, возмущенный, решив немедленно разыскать и вернуть на прежнее место моего старого моряка. Я привязался к нему, как к живому человеку. Повесить вместо моей картины другую — как это нечутко со стороны Айи! И куда она ее дела?
Долго искать не пришлось, картина была засунута за книжную полку.
И вот она уже на старом месте. Я лег опять на тахту и с удовольствием вгляделся в лицо моряка, сидевшего на берегу моря.
«Добрый день! — сказал он. — М-да, приятно опять встретиться. Н-ну? Что там на сей раз? Поговорим о странностях любви?»
«Некогда, сам знаешь, какая работенка на меня свалилась».
«Вырви время, откуда хочешь! От человека, неряшливого физически или духовно, на работе тоже пользы мало».
«Ну что же, давай о странностях любви!»
«Например, странно, почему ты привязался ко мне? Твоя Айя ведь уверяет, что я не представляю никакой ценности».
«А разве мы любим обязательно самое лучшее, ценное и безукоризненное?»
«В том-то и штука: любовь логически не поймешь, не оправдаешь...»
Меня разбудил телефон; казалось, он звонит где-то высоко надо мной, а я лежал как в бездонном омуте: слышал звуки и медленно, медленно выныривал им навстречу из омута, из глубин крепкого сна...
Кое-как осознав, в чем дело, я, потирая лоб, кинулся к телефону.
— Алло! Алло! — Никто не отвечал. — Алло! Я слушаю! Если говорите из автомата, нажмите кнопку!
Гудки — значит, повесили трубку. Кто это звонил? А, все равно! Хорошо, что позвонили, я и так проспал больше двух часов!
Быстро одевшись, я вышел на улицу, думая... «Итак, у меня нет доказательств того, что через стену, отделяющую двор Бредиса от парка, в ту ночь кто-либо перелезал, но и отвергнуть такую возможность нельзя. Если на дровах и на ограде и были какие-то следы, мы с Лапсинем сами же их затоптали, лазая на стену и обратно... Вот и увлекайся откровениями вроде этого! Лапсинь в азарте мне стал его иллюстрировать, а я, также в азарте, развесил уши...»
Между прочим, где Лапсинь? Я как-то и не вспоминал о нем... А что, если он все-таки выдвинул правильную версию и преступник именно так убежал через ограду парка?
Сплошной туман! Только не гадать! Действовать! Начну с выяснения личности позднего гостя Виты Клейн.
Лапсинь ждал меня в палисаднике, сидя на лавочке и героически борясь со сном. Увидев меня, он встал и молча последовал за мной. Я заговорил первый:
— Ах, вы вернулись? Меня больше устраивает, когда вы становитесь невидимкой. Можете исчезнуть опять и отдыхать до вечера! Если понадобится, я подтвержу, что вы находились возле меня, рискну. Хотя за лжесвидетельство и привлекают к ответственности.
— Извините, рисковать не обязательно. Если у вас явится необходимость доказать, что сегодня от тринадцати до шестнадцати часов вы не спали сном праведника, я, в свою очередь, рискну подтвердить это.
— Спал?
— А то нет? А ваши, извините, опухшие глаза? А нехарактерный для вас непорядок во внешности? Застегнутая через пуговицу рубашка?
Потрясенный, я констатировал, что он действительно прав. Вообще, мне нравился мой упрямый телохранитель: он обладал воображением и чувством юмора, а эти качества я ценю.
Выйдя на улицу, я спросил у Лапсиня:
— Вам известно также, кто звонил мне по телефону?
— Само собой.
— Спасибо! Сожалею, что заставил вас так долго ждать, больше это не повторится.
