— В котором часу Ошинь выехал из дома?
— Около часа дня. Примерно в то же время, когда Ванадзинь вышел из своего. Оба двигались к реке в направлении переезда. В лесу их дороги должны были пересечься, и...
Я осветил положение подробно, исчерпывающе. Когда я кончил, Друва сказал:
— М-да, кое-какие факты свидетельствуют против Ошиня, хотя кое-что вызывает сомнения. Да, именно так: вызывает сомнения.
— Например? — спросил я, огорченный, но заинтересованный.
— Например, где находился мотоцикл Ошиня, пока он подстерегал Ванадзиня? Не верится, чтобы он ехал навстречу Ванадзиню на мотоцикле, увидел ненавистного человека, остановил мотоцикл, снял с плеча ружье, прицелился, выстрелил с расстояния в один метр, а потом повернул мотоцикл и — до свидания! К тому же Ванадзинь застрелен не на дороге.
— Мотоцикл мог быть спрятан где-то поодаль, в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от места убийства. Там, кроме шоссе, имеется еще много дорог, не считая тропинок. Места малонаселенные, и мотоцикл без всякого риска можно было оставить в кустарнике.
— Притом, — прокурор, казалось, пропустил мимо ушей мое возражение, — вы же не имеете понятия, где находилось ружье Ошиня в течение пяти дней. По вашей версии выходит, что Ошинь решил убить Ванадзиня не меньше пяти дней назад и уже заранее спрятал ружье вне дома, вероятнее всего неподалеку от места, где должен был пройти Ванадзинь. Значит, по-вашему, он тогда еще знал, что Ванадзинь довольно часто ходит к перевозу?
— Да, я допускаю это. Если об этом знала лодочница, знали рабочие мастерской, то почему бы не мог знать Ошинь? И главное: почему Ошинь третьего октября у магазина выпил только бутылку пива и отказался от более основательной выпивки, чего с ним еще никогда не случалось?
— Может быть, человек решил исправиться?
— Как бы не так! В тот же вечер он опять напился! Я же рассказывал.
— Может быть, он боялся по дороге нарваться на автоинспектора?
— Чтобы лишиться прав, достаточно бутылки пива — это во-первых. Во-вторых, эту срочную поездку он придумал только для Петерсона. В-третьих, куда он вообще спешил в этот день? Нигде не задерживался, всюду лгал, дома быстренько схватил патроны и умчался...
— Одними патронами без ружья, насколько мне известно, стрелять невозможно.
— Вам угодно шутить. Попрошу выслушать еще раз: Ошинь, решив отомстить Ванадзиню, заблаговременно убрал свое оружие из дома, чтобы в день смерти Ванадзиня никто не увидел его с оружием в руках.
— Теперь вы себе противоречите: именно в день смерти Ванадзиня Ошинь все-таки явился к себе на работу с ружьем.
— Противоречие только кажущееся: затеяв эту стрельбу по кепке, Ошинь заметал следы — ведь теперь уже никакая экспертиза не установит, сколько выстрелов сделано из его ружья, и действительно ли один выстрел сделан на несколько часов раньше, чем остальные. Не так ли?
Прокурор погрузился в размышления, потом опять посмотрел на меня.
— Короче говоря: что вы хотите делать?
— Допросить Ошиня, чтобы не петлять вокруг него слишком долго. Если Ошинь невиновен, он без труда докажет это. Кроме того, даже если у него будет самое безупречное алиби, пусть он объяснит, где находилось в течение пяти суток его ружье! Таких ружей в колхозе всего пять. По-моему, нельзя терять время! Каждая потерянная минута дает убийце Ванадзиня дополнительную возможность скрыться или запутать следы. Вы же согласитесь с тем, что на сей раз в виде исключения нам выгоднее быстро распутать именно эту нить и только потом, если понадобится, взяться за другие...
— М-да. А не могут ли эти двое быть взаимно связаны между собой — Ошинь и Райбач? Они друг с другом знакомы?
— Вот этого я еще не знаю.
— Н-не беда. Выясните потом... Если понадобится. Ну (чем черт не шутит!), поехали к Ошиню!
