Доктору Джозефу Эльму не удалось улыбкой скрыть тревогу на своем лице.
Линн Макдонналд продолжала расспрашивать:
— Но ведь та леди, Олимпия, уже умерла, доктор Эльм?
Доктор кивнул, печально смотря куда-то вдаль.
— Тогда почему бы не попробовать этот вариант? Люси отлично его проработала. Кольт 32 калибра. 38 калибр. А вы просто сфальсифицировали размер пули, чтобы спасти Олимпию? Никто не вспомнит. Вы давали свидетельские показания только насчет этого. Конечно, нужно еще что-то придумать с веревкой. Но эта деталь отойдет на второй план после вашего «признания». Учитывая задачу, которую вы перед собой поставили, вы не сильно расстроитесь, если во благо придется немного солгать?
Доктор Эльм тяжело вздохнул.
— Послушайте: чего мне-то переживать, если все равно вся эта идея — ложь? Я без проблем это сделаю. Легко. Проблема в том, что когда речь заходит о лжи, я отношусь к ней очень избирательно. Я могу лгать как и любой другой, но моя ложь должна нравиться мне самому. А что касается вашей идеи, она в каком-то смысле… гладит меня против шерсти, что ли. Не знаю. Олимпия была отличной женщиной и моим хорошим другом. Ну, конечно, если это лучшее, что можно сделать, то давайте попробуем.
— Мне жаль вас разочаровывать, доктор Эльм. Это действительно казалось самой правдоподобной теорией. Но если вам это так сильно не нравится, дайте мне еще подумать. Дело против Ирен…
— Нет! Послушайте. Ирен жива, у нее есть дети.
— Я хотела сказать, что она избавилась от пистолета после суицида. Но это вам тоже не понравится — конечно, ни о каком самоубийстве и речи быть не может. Вариант с Олимпией так хорошо вписывается… но все равно что-то не то, да ведь? Снег все очень усложняет.
— Я долго думал, мисс Макдоналд. Предположим, вы смогли бы поехать со мной на К‑2. Мы бы представили вас как хорошую подругу Люси. Вы сами говорили, что хотели бы с ней пообщаться. Все будут очень рады видеть вас в качестве гостьи. Деньги — не вопрос: они удвоят все, что вы попросите…
— Нет, доктор Эльм. В этом нет никакого смысла. Мне в моем офисе думается не хуже, чем думалось бы там. Я сделаю все, что смогу, обещаю. Возможно ко мне придет вдохновение, и я что-нибудь придумаю с уже готовыми замыслами. В конце концов, если уж браться за косвенные доказательства, то из них можно сделать все, что угодно. Разве что нельзя доказать никакую теорию, основанную на них.
— Я думал, быть может, — настаивал доктор Эльм, — народ на ранчо сможет дать вам какие-то свидетельства, которых не было в письмах. Проблема в том, что сегодня утром мне пришла очередная телеграмма от Джуди. Я звонил вчера вечером, но она была занята. Нилу не становится лучше. О Господи, чего бы я только ни отдал за правду!
Милые черты Линн Макдоналд скривились в страшную гримасу:
— Правду! Доктор Эльм, вы как никто другой ее знаете. Вы читали письма.
Доктор Эльм сильнее сжал подлокотники кресла; Линн Макдоналд откинулась назад, открыла глаза и вопросительно на него посмотрела.
— Послушайте. Давайте с самого начала. На этот раз будем говорить прямо. Вы хотите сказать, что знаете правду о том, кто убил Дика Квилтера?
— Доктор Эльм, вы так и будете сидеть здесь, таращиться на меня и твердить, что вы — вы! — не знаете, кто убил Дика Квилтера? Не знаю, нужно ли, чтобы я вам это рассказала?
— Благослови меня Господь! Вы пытаетесь сказать, что это сделал я?
Ее смех, короткий, но звучный, озарил кабинет.
— Мне жаль, доктор Эльм. Простите.
— Конечно. Конечно. Не стоит. Но когда вы все уладите и приготовите — понимаете, я изрядно вымотан; я хочу уже со всем этим закончить, отдохнуть и поесть.
— Мне жаль. Я…
— Послушайте. Вы знаете, кто убил Дика Квилтера?
— Знаю, доктор Эльм. Ну, то есть, знаю это как все, что не было точно доказано. Однако я думаю, что мы сможем найти доказательства, — твердые доказательства, — немного позже.
— Кто убил Дика Квилтера?
— Доктор Эльм, раз уж вы действительно не знаете, и мне нужно вам это рассказать, думаю, мне стоит сделать это с самого начала, если вы не против. Ваше незнание в какой-то степени поубавило мою уверенность. Сперва ответите мне на пару вопросов?
