Пуля прошла по касательной. Света почувствовала, будто ей в спину, над лопаткой, вонзили раскаленный стержень. Но пуля словно вспорола кожу и, пробив навылет шею, разорвала ей правое ухо и вонзилась в спинку переднего сиденья. Если бы девушка сидела нормально, ее бы, естественно, убило, но спасла в самом прямом смысле согнутая поза — проклятая золоченая шнуровка, которая почему-то перетерлась у самой щиколотки, мистическим образом сохранила ей жизнь.
Ничего этого она, конечно, не знала. Но в момент сильной боли, опалившей спину, шею, ухо, когда она, пронзительно взвизгнув, сделала попытку выпрямиться, на нее сверху рухнуло и вдавило в пол между сиденьями огромное и уже мертвое, а оттого безмерно тяжелое тело Виктора Михайловича Нестерова, пробитое автоматными очередями с обеих сторон. И сознание Света потеряла не оттого, что было очень, просто нестерпимо больно, а потому, что, задавив ее всей своей массой, Крисс принял огненный смерч в себя и, по сути, лишил ее возможности набрать воздуху в грудь. А значит, и продолжать кричать. Шевелиться. Вообще рыпаться. Вот и не потребовались контрольные выстрелы. Убийцы были слишком самоуверенны. Да и выстрелов, как они, видимо, посчитали, сделано более чем достаточно, в подобном самуме выжить практически невозможно. Что и явилось для нее спасением. А также спасением Димы Горлова, водителя, бывшего спецназовца. Но с ним вопрос тяжелый и до конца неясный.
О том, что произошло на набережной, Светлана Волкова узнала позже, от озабоченного молодого человека, который, по его словам, помогал доставать ее из машины, где она, в буквальном смысле закрученная чудовищным образом, была придавлена трупом Нестерова. Он же, этот молодой человек, приводил ее в чувство, сопровождал едва подающего признаки жизни водителя и ее, еще не полностью осознавшую себя, от места трагедии в институт Склифосовского. И, сдав на руки врачам, терпеливо ожидал в коридоре. Света видела его упрямый, напряженный профиль через стеклянную дверь.
Диму Горлова врачи сразу же увезли в операционную и тут же принялись обрабатывать и ее раны, которые, к счастью, оказались хоть и болезненными, но неопасными для жизни. Главное, чтоб заражения не случилось, а кожа зарастет, да и разорванную мочку уха хирург аккуратно зашил.
Рыжий, веснушчатый доктор с хитрющими, улыбающимися глазами, хлопотавший над ней, сказал Свете, что если она чувствует себя плохо, то вполне может рассчитывать остаться на сутки в клинике, не бог весть какое, но свободное местечко для нее обязательно найдется. При этом он так усиленно старался быть с ней крайне обходительным, что она и в самом деле почувствовала тошноту, правда, скорее всего, не от потери крови и общей слабости, а от откровенной докторской навязчивости. Ну да, понять-то его можно — внешний ее вид сегодня наверняка вызывал бы у любой публики самые недвусмысленные ассоциации. Вот и этот туда же!
