Вот и теперь, когда Меркулов намекнул совсем даже и непрозрачно на то, чтобы Грязнов помог его следователям раскрутить убийство Нестерова, а сам Вячеслав был немного уже в курсе, какая там каша заварилась потом, ему пришла в голову вполне трезвая мысль. Раз уж Генеральная забирает это дело из межрайонной прокуратуры к себе, наверняка появится возможность привлечь к расследованию и Денискиных мужиков. И дело сделают в самом лучшем виде, и Костя, зная их всех, наверняка изыщет приличные средства для оплаты оперативно-розыскных действий.
Но если уж обсуждать это убийство за рюмкой, — а о том, чтобы обойтись без продолжения проводов, не могло быть и речи: надо ж было еще выпить и чтоб колеса не стучали, спать не мешали, и чтоб Питер встретил достойно, может, и Виктору туда позвонить, предупредить, что Сам едет, а что? — так вот, лучше все это проделать в компании Дениса, который, пока они едут от Комсомольской площади в Свиблово, на Енисейскую улицу, успеет приготовить дядь Славе с дядь Саней что-нибудь вкусненькое. Время-то еще почти детское! Подумаешь, первый час ночи!
На этом решении и остановились. Тем более что у Грязнова уже все было в холодильнике, Турецкому же надо было еще запасаться, а значит, и время дорогое терять. К тому же он хотел позвонить в Германию, Питеру Реддвею, там у них только начало одиннадцатого, и Питер наверняка не спит. А если и заснул только что, ничего страшного. Как утверждал автор «Гренады» и «Каховки», дружба — понятие круглосуточное.
Денис Грязнов перебрался на недельку-другую к дядьке, пока в его собственной квартире на Пречистенке делали так называемый ныне евроремонт, то есть из трех комнат, включая небольшую кухоньку, строители создавали одну просторную «залу» с колоннами и арками между ними, а из бывшей спальни — просторную кухню с окном в общее помещение. Словом, то, что раньше в многочисленных забегаловках называлось окном раздачи, теперь стало жутко модным в индивидуальном жилье. Как и стойка бара с высокими стульчиками, и многое другое, что лишь подчеркивало стремительность потока жизни, которая не оставляла ни времени на длительные дружеские беседы либо персональные умствования, ни места для них. И вообще, что такое теперь твой дом? Все — на виду, напоказ. Примчался, тяпнул, несколько часов сна — и снова бегом. Иначе денег не будет.
Немногочисленные знакомые дамы, посещая жилье Дениса, многозначительно хмыкали и прикидывали, что можно сделать тут и как превратить нору в респектабельное жилище современного молодого мужчины. До поры до времени одинокого. И дотюкали ведь! Капля за каплей, известно, и камень точит. И Денис решился, о чем скоро пожалел, ибо из приятного и благополучного молодого человека, приезжающего домой на джипе «форд-маверик», он в одночасье превратился в жуткого, безнравственного и бесчувственного злодея, терроризирующего весь многоэтажный, сталинской еще постройки, дом.
Верно замечено, что от любви до ненависти — один шаг. Денис легкомысленно сделал его, и теперь все бабушки и прочие женщины, может, за совсем малым исключением, спасавшиеся во дворе от бесконечного грохота отбойных молотков и дрелей-перфораторов, сотрясавших стены примерно с десяти до семи ежедневно, дружно ненавидели «этого зажравшегося нового русского», чтоб ему, как говорится, ни дна ни покрышки. И Денис счел за лучшее просто «слинять» на время ремонта — так ему назвали данный процесс в той стройконторе, куда он обратился, — и переехал к дядьке, тем более что тот, естественно, был совсем не против. Присутствие племянника во многом Грязнова-старшего устраивало: не требовалось постоянно следить за наполнением холодильника, многого просто не надо было делать, переложив бытовую суету на плечи молодежи.
Вот и сейчас, прежде чем сказать шоферу служебной «Волги» «поехали», Вячеслав Иванович позвонил домой и предупредил, что возвращается вместе с Александром Борисовичем и надеется, что Денис, пока они едут, «сообразит чего-нибудь на ужин, легкого и необременительного для желудка — так, чтоб под коньяк».
