Гоголев усмехнулся, пожал плечами и вопросительно взглянул на Поремского. А у того снова высветилась перед глазами слишком уж эффектная поза «отдыхающей женщины». Он посмотрел на нее, она же настороженно поймала его взгляд и опустила глаза. И не покраснела, во характер! -Ну и черт с ней. На допросе уже не отвертится.
И Владимир сказал, что не будет возражать сейчас против ее приватного, так сказать, разговора с Виктором Петровичем, что совсем не исключает и последующего официального допроса ее в качестве подозреваемой... Тут Поремский поймал мгновенный остерегающий взгляд Гоголева и замолчал, предоставив женщине понимать сказанное им, как она сама того пожелает. Подозревается в соучастии, чего еще? Да вон хоть те же наркотики! Она же сама официальное лицо! Врач- нарколог!
Но ничего этого Владимир не сказал, и Гоголев кивнул ему с поощрительной улыбкой.
— Занимайтесь там пока, — кивнул он в сторону комнаты. — А вам, Мария Леонтьевна, с разрешения и Владимира Николаевича, я предлагаю сделать следующее. Давайте не будем дальше мешать работать следственной бригаде и поедемте в одно тихое местечко, где мы сможем поговорить откровенно. А там и решим, как у нас потечет дальнейшее расследование, не возражаете? Лично у вас здесь больше нет важных дел?
— У меня их и прежде-то не было, тем более — сейчас, — вздохнула она.
— Не возражаешь? — спросил Г оголев у Поремского.
— Нет, но на всякий случай напоминаю о Новиченко, не забыли такого?
— Я помню, — улыбнулся ему Гоголев и рукой показал Торопкиной на дверь.
Нет, здесь вовсе не безобидной оргией пахло. Но «доктор Торопкина», обрадованная своей первой «победой» над тупыми милиционерами и еще не представляя себе собственной судьбы, страстно закатывала глаза и наивно уверяла Виктора Петровича, что под воздействием даже самой малой дозы кокаина половая страсть, особенно когда человек уже в возрасте, достигает невиданной силы. Просто надо уметь этим делом очень грамотно пользоваться и проверять исключительно на себе, не втягивая в этот восхитительный омут других. Возникают такие буйные фантазии, что партнеры, в приступах прямо-таки невероятных сексуальных домогательств друг к другу, теряют всякую осторожность, переходя любые границы дозволенного природой, а ведь она позволяет решительно все!
Кажется, Мария Леонтьевна, искренне увлеченная собственной лекцией, готова была уже продемонстрировать некоторые аспекты того самого, дозволенного. Но внимательный и снисходительный взгляд Гоголева, похоже, сбивал ее пыл и заставлял сомневаться, тот ли тон она выбрала, ту ли тактику предпочла?
А место для столь душевного разговора было выбрано очень удачно. На Петроградской улице, в большом доме, битком набитом коммунальными квартирами, у Гоголева было оборудовано свое личное, конспиративное пристанище — еще со времен работы в уголовном розыске. Здесь он встречался со своими агентами, здесь мог обеспечить и себе, и своим сексотам — секретным сотрудникам — полную безопасность. И привез он сюда Марию Леонтьевну в связи с некоторыми, неожиданно возникшими у него планами. Нет, вовсе не теми, что уже, вероятно, начали туманить слишком уверенную в себе и в своих чарах женщину.
Странно, с чего бы это? Далеко ведь не красавица, да и просто на симпатичную бабу, с которой можно выйти, не стесняясь, в люди, тоже не особо тянет. И годами уже не вышла — в полвека совсем не находка. Может, действительно сидит в ней какой-то черт с секретом? Взять того же Вампира. Ему что, молодых девок не хватало? Балерин, вроде Волковой? Да нынче за очень большие деньги можно себе настоящую принцессу с многовековой родословной выписать, а не то что какую-нибудь диву из кордебалета. Однако же нашли-то с ним именно ее, да еще в совершенно разобранном виде, от которого кое у кого слюноотделение началось. Непонятно.
А Мария Леонтьевна между тем так активно изображала почти невинную — ну разве что самая малость! — и наивную дурочку, не вовремя расслабившуюся и оконфузившуюся перед большим количеством молодых людей, что кто-то другой, пожалуй, и поверил бы в ее искренность.