— Полный порядок. Никто из арестованных тоже не пострадал. Слушай, они тут были под таким кайфом, что ничего так и не поняли.
— Они? А кто еще?
— Баба одна, пожилая. Некто Торопкина. А ты что, знаешь ее?
— Знаю, — помолчав, сухо ответила Дарья.
— Расскажешь?
Она снова помолчала и ответила:
— Не знаю. Не хотелось бы.
— Ладно, это все потом. Ты вот что скажи: Ленка, о которой ты говорила, она у вас, в театре, чем занимается?
— В гримерном цехе. Парики шьет. А что?
— Ничего. Так, говоришь, Максим ее тоже хорошо знал?
— Я тебе такого никогда не могла говорить. Думаю, что совсем не знал. Ну, может, видел походя. Но я почти уверена, что между ними не было ничего общего.
— Да? Тогда почему посланец от Максима, который явился сегодня утром убивать тебя, сказал, что пришел с Леной, а сам назвался Игорем? А Игорь — это кто?
— Ой господи!.. Я ж даже и не подумала!.. Верно, Володенька, он ведь так и сказал, а я еще спросила, где Лена, почему долго поднимается, и дверь им открыла... Ну не я, конечно, но они же свои! А Игорь — Ленкин бойфренд. Он ее на своей машине возит.
— А как же мог Масленников об этом знать?.. Ладно, ты подумай, но Ленке своей пока ничего не говори. И еще вопрос: вот если специалисту показать парик, он может сказать, кто его сделал?
— Ну, конечно! У нас их не так много, и у каждого мастера свой почерк, так сказать.
— А Ленкины парики ты бы, например, узнала?
— Вряд ли, я не по этой части. Но уж она-то свою работу знает. А что?
— Все, спасибо, потом расскажу. При встрече.
— А когда? — А ведь в голосе-то прозвучали уже капризные нотки.
— Скоро, пока.
Поремский с улыбкой покрутил головой, вспомнив, как еще недавно, час какой-нибудь назад, и сам едва не поддался всеобщему затмению, прилипнув глазами к выставленной напоказ женской плоти, вызывающей у всей толпы однозначно непристойные мысли, и успокоился, зацепившись воспоминаниями за прошлое и решив, что сам-то ведь может рвануть к Дашке и уж там окончательно стряхнуть с себя сковавшее его оцепенение.
Когда он вернулся, Виктор Петрович беседовал с «доктором Торопкиной», как она ему представилась, и с легким укором взглянул на Владимира. В смысле, где был?
— Я о париках. Кажется, есть след.
Генерал кивнул и показал на соседний стул.
— Садись, послушаем Марию Леонтьевну вместе. Представляю вам старшего следователя по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры России Владимира Николаевича Поремского. Ему поручено расследовать это дело. — И повернулся к Владимиру. — У нас сейчас с доктором Торопкиной не допрос, а предварительная беседа. Она объясняет мне, каким образом оказалась в этой квартире, насколько хорошо знакома с ее хозяином, ну и все такое прочее. Так что официальный допрос я оставляю для вас, Владимир Николаевич. Продолжайте, доктор.
Но она молчала, и лицо ее, дотоле живое и даже как бы увлеченное рассказом, стало сухим и отчужденным.
— Вас не устраивает такая форма разговора? — учтиво осведомился Гоголев. — Но ведь мы же с вами, Мария Леонтьевна...
— Виктор Петрович, можно начистоту?
-Ну а как же иначе? Мы ведь уже договорились.
— Да, я обещала все вам рассказать. Искренне. Потому что вижу только в такой форме беседы, если хотите, отчасти и свое собственное спасение.
— Вам ведь есть чего всерьез опасаться?
— Ну мы же взрослые люди... Вот поэтому я хотела бы просить вас, Виктор Петрович... может быть, в порядке исключения, если это у вас не положено, поделиться моими мыслями, информацией пока с вами лично. Я слышала о вас и готова верить любому вашему слову, которое вы мне скажете. И обещаю не врать, попросту говоря. Но нельзя ли это сделать... наедине? А вот когда станете допрашивать меня официально, под протокол, я так же честно отвечу на ваши вопросы. Но уже без... ну, без эмоций. Вы поймите меня, я все-таки женщина, хотя молодой человек, который вошел одним из первых, увидел такое, что мне не хотелось бы с ним обсуждать. Да мне стыдно, но не только моя в том вина. И когда я расскажу, возможно, вы поймете меня. И не будете судить слишком строго. С высоты вашего возраста. О чем я не могу даже и просить этого молодого человека.