Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы - страница 35

Шрифт
Интервал

стр.

Неупокоенные мертвецы

Мы рассмотрели образ русских русалок и балканских вил, но почти ничего не сказали об украинских мавках, хорошо известных нам благодаря «Майской ночи» Гоголя. Хотя в повести описаны лишь романтичные девушки, в народных верованиях это также и умершие дети, причем выглядящие не столь прекрасно: спереди мавки походят на людей, но спин у них нет, и видны внутренности.

Слово «мавки» – украинский вариант общеславянского понятия «навьи» («навки»), то есть неупокоенные мертвецы, погибшие от несчастного случая, от грома, утопленники и тому подобные, а самый страшный их вид – самоубийцы. В «Повести о Петре и Февронии» героиня говорит о своем брате «древолазце» (то есть бортнике, собирающем мед диких пчел), который «пошел через ноги в нави зрети». К сожалению, в некоторых изданиях это переводится как «через ноги на покойников смотреть», что категорически ошибочно: во-первых, никакие покойники под деревьями не лежали и смотреть на них через ноги не приходилось, во-вторых, навьи – не покойники, а ровно наоборот. Речь идет о том, что брат, сорвавшись, мог стать неупокоенным мертвецом, и правильный перевод фразы такой: «через ноги на смерть смотреть» (конечно, к нему необходимо примечание).

Безвременная смерть превращала человека в сверхъестественное существо, причем неважно, каким он был при жизни, имели значение только обстоятельства гибели. Утопленников считали властными над водой и виновными в засухе. Если долго не было дождя, то сельчане выкапывали крест с могилы утопленника и кидали его в реку (очевидно, в более древние времена выкапывали и бросали кости утопленника). Во время одной из фольклорных экспедиций в Полесье был записан уникальный случай: семья утонувшего человека, хороня его, приделала к кресту снизу широкую доску, чтобы его нельзя было вытащить; когда же случилась засуха и крестьяне попытались бросить крест в реку, им это не удалось. Тогда они обратились в правление колхоза (!), где им выписали трактор, трактор выворотил крест – и так все узнали о хитрости родных утопленника, которые не учли возможность применения техники ради следования древним обычаям. По представлениям южных славян, не только засуха, но и град, а также свирепые ветра насылаются неупокоенными мертвецами; поэтому при виде градовой тучи крестьяне обращались по имени к утопленнику или висельнику, моля отвести беду.

Согласно другим верованиям, природные бедствия происходят, когда матушка-земля гневается из-за погребения самоубийц и погибших до срока. Труп самоубийцы нельзя было хоронить, его относили в отдаленное место и закладывали ветками (отсюда и название «заложенные покойники»). В некоторых случаях обустраивались специальные участки, на которые относили тела самоубийц и погибших прежде времени. Там сооружался глухой круговой забор, через который тело перебрасывали, оставляя его непогребенным. Подобные огражденные территории для трупов называли «гноищем».

В русских былинах есть примечательный сюжет, восходящий, вероятно, еще ко временам германо-славянской культурной общности. Это история женитьбы Святогора. Ему предсказывают, что его суженая лежит в гноище, покрытая корой. Святогор, желая переломить судьбу, едет туда, входит в гноище, рассекает на женщине кору и, думая, что убил ее, уходит. Однако она оказывается лишь ранена и, очнувшись благодаря удару меча Святогора, выходит в мир и принимается за поиски освободителя. История заканчивается ее встречей со Святогором и их браком.

В знаменитом скандинавском сборнике мифов «Старшая Эдда» в песне «Речи Сигрдривы» мы находим поразительно похожий сюжет. Герой Сигурд «увидел ограду из щитов и в ограде – знамя. Сигурд вошел в огражденное место и увидел, что там лежит и спит человек в доспехах. Сигурд сначала снял шлем с его головы, и тут он увидел, что это женщина. Кольчуга сидела на ней крепко, словно приросла к телу. Тогда он рассек кольчугу от ворота вниз и еще поперек, по обоим рукавам. Затем он снял с нее кольчугу, и женщина проснулась, села, увидела Сигурда…» Скандинавский текст сохраняет и образ ограды, и мотив рассечения коры, и магический сон героини, но теряет этнографичность, которую сохраняет былина.


стр.

Похожие книги