— О, я слышала о вас! Вы незаконнорожденный сын герцога Фарна и актрисы бродячего цирка. Вы совсем еще юношей ушли из дома отца и присоединились к Великой армии Бонапарта, — задумчиво сказала она. — Не так давно прошел слух, что вы попали в плен к англичанам и являетесь свободным пленником.
— Да, это все обо мне, — совершенно невозмутимо ответил Эван, будто это совершенно его не задевало, не имея над ним власти. — А вот вы, я знаю, были женой фантастически богатого человека, банкира, скомпрометировавшая себя дама из высшего общества, совершенно разоренная и потому вынужденная продавать себя, чтобы не умереть с голоду.
Слова спокойно звучали в теплом покое небольшой комнаты, но Лотта вздрогнула, как от холода. Похоже, Эван Райдер сумел справиться со своими проблемами, в отличие от нее.
— Вы весьма точно обрисовали мое положение, — с горечью отметила Лотта.
Немного склонив голову, он очень пристально вгляделся в ее лицо пронзительно-синими глазами.
— Вам ведь совсем не нравится слышать о себе подобные вещи? — заметил он тихо, безжалостно и без всякого сострадания. Очевидно, заглянул ей в душу и увидел пустоту, царящую в ней. — Не хочется напоминать о том, что вы сами предпочли стать куртизанкой, чтобы не умереть с голоду. Однако я о вас, так же как и вы обо мне, сказал правду. — Его губы вновь изобразили нечто вроде улыбки. — Мы с вами очень похожи, Лотта, вы не находите? — продолжал Эван бесстрастно. — Нам удалось уцелеть в море страстей, мы оба способны на безрассудства и авантюры и готовы к счастью, несмотря на страдания.
— Мы оба пленники, — сказала Лотта, не сумев скрыть горечь, прозвучавшую в голосе, и сделала легкий жест в сторону Эвана. — Кстати, разве вас не должны держать под стражей, милорд?
Он пожал плечами невероятно элегантно и беззаботно:
— Вероятно, очень многие, включая моего отца, хотели бы этого.
— Тем не менее вы свободны, — заметила Лотта.
Эван невольно сменил свою расслабленную позу, весь как-то напрягся.
— Если это можно назвать свободой. Я дал слово не пытаться бежать — это и есть условие, при котором меня не станут держать под стражей. Взамен же получил возможность жить в одном из небольших городков в центре Англии, ничем не занятый, в ожидании окончания войны.
— Что же привело вас в Лондон? Вы бежали, нарушив данное слово? — спросила Лотта.
Эван покачал головой. Яркое сияние свечей бросало голубоватые отблески на темные пряди его волос, глаза казались глубокими и бездонными.
— Всем офицерам, в виде исключения, предоставляется право отлучаться по самым неотложным делам личного характера.
Широким жестом он обвел будуар и улыбнулся с подкупающей простотой.
— Существует ли что-либо более личное и срочное, чем посетить бордель в Ковент-Гардене? Мне необходима любовница. Поэтому я здесь. Я выбрал вас и прошу принять мое предложение.
Лотта медлила с ответом. Эван наблюдал, как, поднявшись с кресла, она в задумчивости прошлась по комнате. Комната была невелика, и Лотта остановилась, не решаясь повернуть назад. Казалось, ей хотелось сбежать, исчезнуть. Сейчас она поразительно напоминала красивую птичку — золотистую канарейку — в яркой экзотической клетке, каких часто можно увидеть на окнах домов.
— Вижу, вам ненавистна подобная жизнь, — заключил этот необычный посетитель тоном, в котором звучала уверенность и без намека на жалость и снисхождение. Ему уже давно неведомы эти чувства.
— Да, это в самом деле так, — ответила она, по-прежнему не оборачиваясь, стоя с поникшей головой.
Яркий и вызывающий полупрозрачный пеньюар, отороченный лебяжьим пухом, наброшенный практически на голое тело, выглядел в этот момент насмешливым напоминанием о ее реальном положении. Эван наблюдал за плавным движением, которым Лотта подхватила большую нарядную шаль, свисавшую с кровати, и накинула на плечи, будто спасаясь от холода.
— Мне не на что жаловаться. Не вижу причин считать свое положение унизительным. Вы абсолютно правы, я сама выбрала эту жизнь, предпочтя ее нищете. Стоит заметить, мне всегда нравилось заниматься любовью. Думаю, у меня это очень неплохо получается, — неожиданно для себя добавила она.
