— Что ж, я рад, Лаура Джейн, — пробурчал Роско, легонько отстраняя дочь.
«Да, Роско ничто не заставит измениться», — с грустью подумала Каролина: Роско никогда не отвечал на нежные порывы Лауры Джейн, Каролина могла в этом убедиться.
— А ты, я гляжу, все розы с моих кустов оборвала, — обратился Роско к экономке.
Но Хейни не спасовала. Она привыкла пререкаться с хозяином и не испытывала перед ним ни малейшего страха.
— На то они и цветы, новые еще вырастут, — спокойно ответила она. — Я еще не все привезла. Половина дома осталась — надо же было обеденный стол украсить.
Роско одобрительно крякнул. Он ценил в людях храбрость, а Хейни тридцать лет подряд вела с ним «холодную войну», и Роско считал ее достойным противником.
— Ладно, к черту цветы! Лучше бы поесть мне принесла.
— Не положено. Больничное начальство не разрешает.
— Плевать я хотел на начальство! — прорычал Роско. — Слышите? Плевать!
Он неприязненно оглядел женщин и перевел взгляд на сына. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Потом Роско трескуче рассмеялся:
— Все еще злишься на меня, Ринк?
— Нет, все это давно в прошлом.
— Потому ты и приехал, да? Помириться с папашей, пока он не сыграл в ящик? Или тебя больше интересует завещание?
— Мне нет дела до твоего проклятого завещания.
— Я, пожалуй, пойду и заберу с собой Лауру Джейн, — осторожно вмешалась Хейни, чувствуя, что назревает скандал. — Поцелуй папу, детка, и пойдем.
Лаура Джейн наклонилась к отцу, но Рос-ко не был склонен к нежному прощанию. Его злой изучающий взгляд был устремлен на Ринка, и Каролина вдруг отчетливо поняла, что два поколения Ланкастеров разделяют не только годы…
— А ты стал интересным мужчиной, Ринк, — оценивающе проговорил Роско. — Теперь ты уже не ягненок, а волк, который никого не пощадит, кому угодно глотку перегрызет. На газетных снимках этого не было видно, там ты такой обаятельный, всегда улыбаешься, но я подозревал, что в тебе прорежутся родовые свойства. И не ошибся.
— У меня был перед глазами достойный пример.
Роско выдавил из себя смешок, короткий и омерзительный, как плевок.
— Ты прав, сынок! Прав, разрази тебя гром! Только так можно пробиться в жизни. Иди по головам и никому спуску не давай, тогда преуспеешь. — Вдруг он нетерпеливо взмахнул рукой. — Да садитесь же вы!
— Спасибо, я лучше останусь на своих ногах, — отказался Ринк. Каролина же с удовольствием опустилась на стул — этот разговор отнял у нее все силы.
Господи, как же она не видела раньше очевидного: ее муж — жестокий, циничный человек?! Неудивительно, что Ринку опостылели его поучения, и он сбежал из дому. Для Каролины никогда не было тайной, что отец и сын недолюбливают друг друга, но она даже не подозревала, насколько глубока эта неприязнь.
— В газетах писали, что твоя авиакомпания процветает.
— Да, мы с моим компаньоном возлагали на «Эр-Дикси» большие надежды. И они оправдались.
— Вы ведете умную политику: привлекаете пассажиров низкими ценами и живете за счет оборота. В результате другие компании разоряются, а вы только богатеете.
Даже если Ринк и был удивлен тем, что отец был хорошо осведомлен о его делах, виду он не подал.
— Да, я вполне доволен жизнью.
В палату вошла медсестра со шприцем.
— Пора сделать обезболивающий укол, мистер Ланкастер.
— Тычьте иголки в свою задницу, а мою оставьте в покое, — рявкнул старик.
— Роско! — остановила его Каролина, шокированная грубостью.
— Мистер Ланкастер, я выполняю предписания врача, — твердо заявила медсестра.
— Начхать мне на этого идиота! Это пока еще моя жизнь, и я волен распоряжаться тем, что от нее осталось, так, как мне вздумается. Не желаю никаких уколов! Пусть болит! Ясно? Убирайтесь к чертовой матери!
Сестра поджала губы, но спорить не решилась.
— Роско, но ведь она… — начала было Каролина, когда медсестра закрыла за собой дверь.
— Перестань корчить из себя святую, Каролина! Это действует мне на нервы!
Что с ним творится? Никогда раньше он не позволял себе разговаривать с ней в таком тоне. Каролина отшатнулась, словно от удара.
— Если у тебя нет ко мне других чувств, кроме сострадания и жалости, можешь сюда больше не приходить! — Каждое слово Роско дышало яростью.