Эта мысль так захватила Орелию, что некоторое время она стояла молча, все так же глядя на деревья в саду и кусты у края террасы, пока ее не вывел из этого состояния голос маркиза:
— Вы меня… слышали?
— Да, мне очень понравились эти стихи… — Она постеснялась высказать вслух предположение, что эти его стихи посвящены ей, и поблагодарить его.
— Но вы так и не ответили на мой вопрос! — помог ей маркиз преодолеть эту неловкость.
— Какой… вопрос?
О, столько вопросов она себе задавала! Но на какой же вопрос она должна ответить маркизу?
— Я спросил, прощаете ли вы меня, хотя сам я не считаю возможным извинить ни то, что я сказал вам, ни особенно то, что я о вас подумал. Это непростительно! Единственное, о чем я могу еще умолять вас, Орелия, так это чтобы вы доверяли мне…
— Но не следовало бы и мне так… говорить с вами, как я говорила… — тихо отвечала она, — и я вам верю, милорд, и всегда… верила. Дело в том, что я была очень уязвлена мыслью… что вы так плохо обо мне думаете! Мой рассудок страдал, и сердце страдало…
Они опять немного помолчали.
— Могу лишь надеяться, что вы меня простите, и всем сердцем, однако хочу, чтобы вы дали мне обещание…
— А что я должна обещать?
— Что вы больше никогда не поставите себя в столь опасное положение; что вы обратитесь ко мне за советом или за помощью, как бы трудно это для вас ни было. Клянусь, что ничем не оскорблю ваше доверие и постараюсь оказать вам помощь так, как вы того пожелаете, а не тем способом, какой мне представится наилучшим.
Орелия слегка улыбнулась:
— Это очень великодушно, милорд, ведь у меня такое чувство, что многое в моих поступках, словах и чувствах вызывает у вас сильное неодобрение…
— Дайте мне шанс доказать вам, что ваше доверие ко мне обоснованно и справедливо, — взмолился маркиз, и так искренне прозвучала его мольба, что она не устояла.
— Обещаю, — только и сказала она.
— И еще одно, — продолжил маркиз, — всегда говорите мне правду, Орелия, никогда не лгите, потому что вот этого я точно не вынесу.
— Но, как мне кажется, я всегда говорю правду!
— Не всегда, и вот это меня в вас поражает. Женщины вообще лживы, за очень немногими исключениями. Так вы мне обещаете?
— Да… разумеется! — поспешила она ответить, и ей показалось, что он даже вздохнул от облегчения. Она ожидала, что он, может быть, захочет продолжить их разговор, но внезапно появилась Кэролайн, войдя на террасу из двери за их спинами.
— О, вот ты где, Дариус! — воскликнула она. — А я-то все удивлялась, Орелия, куда это ты запропастилась. Мы с его превосходительством обыскали весь Карлтон Хауз — и безуспешно!
Орелия сразу же, по тону голоса, поняла, что Кэролайн лжет. Слишком хорошо она знает свою сестру, чтобы не распознавать моментально, с первых же звуков все свойственные ей интонации. Когда Кэролайн хотела о чем-нибудь умолчать, она говорила непоследовательно, очень взволнованно, перескакивая с одного на другое, и Орелия сразу же уловила сейчас эту тональность и поняла: Кэролайн понадобилось что-то скрыть. И никто, тем более маркиз, в этом бы ее не заподозрил, но Орелия, взглянув сначала на Кэролайн, потом на мужчину, ее сопровождавшего, сразу же поняла, чем вызвано ее «извилистое», как она его про себя называла, поведение! Слишком уж блестели ее глаза, слишком уж раскраснелись — стали просто пунцовыми! — щеки, и не могло быть никакого сомнения в том, что сейчас кто-то целовал ее губы: они стали полнее и ярче, как бывало на памяти Орелии не раз и не два. А затем Кэролайн представила Орелии своего спутника, и теперь уже все сомнения отпадали: Кэролайн сопровождал чрезвычайно красивый молодой человек, и как раз этот тип красоты, как было отлично известно Орелии, привлекал ее сильнее всего.
— Ваше превосходительство, — обратилась к спутнику Кэролайн, — позвольте представить вам мою кузину, мисс Орелию Стэнион! Орелия, это его превосходительство граф Аделино ди Савелли, итальянский посол. Ну и, разумеется, вы, ваше превосходительство, знакомы с моим женихом.
— Разумеется! — отвечал посол. — Как поживаете, милорд?
— Благодарю, ваше превосходительство, очень хорошо, если не считать того, что в доме в такую ночь невыносимо душно!
