— А вот это мы и узнаем, — угрожающе отвечала Орелия, — потому что, если вы не дадите мне немедленно денег, сэр Мортимер, я отвезу эту девушку к вашей жене, а если она откажется ее выслушать, я доставлю Эмму к самой королеве! Я знаю, что ее величество очень внимательно относится к подобным жалобам, и уж, во всяком случае, я-то аудиенцию у королевы получу! Как вам такой вариант?
— Вы способны на такой гадкий поступок? — вскричал разъяренный сэр Мортимер, явно уязвленный тем, что ему грозит потерять доверие королевы. Ну и жены тоже. — И как вы смеете мне угрожать этим?
— Я вам не угрожаю, я только довожу до вашего сведения, чт именно я предприму, если вы не дадите мне тысячу фунтов, чтобы Эмма Хигсон и человек, за которого она выйдет замуж, могли бы начать новую жизнь!
— Какая наглость! — бесновался сэр Мортимер, но вдруг замер на месте и взглянул на Орелию: — А как я могу быть уверен, что вы именно та особа, за которую себя выдаете? Вы явились ко мне, требуя тысячу фунтов! А может быть, вы столь же щедры в своих милостях, как крошка Эмма Хигсон, которую вы так старательно защищаете? — И, пожевав губами, он вдруг добавил просительно: — А может быть, мы, моя дорогая, придем к общему согласию? Мне очень и очень жаль платить какой-то там Эмме Хигсон, но вы — это совсем ведь другое дело! Ваша любовь вполне может стоить такой суммы!
И он начал медленно к ней приближаться, улыбаясь и с тем же плотоядным взглядом, каким смотрел на нее лорд Ротертон…
Тогда тоже медленно, глядя на него в упор, Орелия вынула пистолет из муфты, и он остановился как вкопанный.
— Да вы сумасшедшая! — заверещал он. — Вы совсем спятили! Сейчас позову слугу, и он вышвырнет вас из моего дома, чего вы и заслуживаете!
— Только попробуйте, и я немедленно еду к вашей жене!
С минуту он колебался.
— Ладно, вы получите деньги, — наконец уступил он. — Слишком мне хорошо известно, какую суматоху может устроить такая маленькая змея, как вы! Моя жена вам не поверит, но мне больше всего дорого семейное спокойствие. В каком виде вы хотите получить такую большую сумму?
— Преимущественно — наличными!
Сэр Мортимер открыл ящик письменного стола:
— Вот двести фунтов! Выиграл прошлой ночью в карты. А на пять сотен я вам выпишу чек.
— Не на пять, а на восемь, с вашего позволения! И выпишете их не на мое имя, а на имя Эммы Хигсон… И уверяю вас, она вас больше не потревожит…
Сэр Мортимер, выругавшись сквозь зубы, выписал чек, положил его на купюры в двести фунтов и отдал Орелии. По-прежнему держа в одной руке пистолет, другой она спрятала деньги в муфту.
— А если вы вздумаете опротестовать выданный чек, сэр Мортимер, то имейте в виду, что моя угроза рассказать обо всем вашей жене остается в силе, пока деньги не окажутся в руках Эммы.
— Вы получили, что хотели, а теперь убирайтесь из моего дома и будьте прокляты!
— Вряд ли вы думаете, что я задержусь в вашем доме хоть минутой дольше, чем это необходимо. Сэр Мортимер, меня от вас почти физически тошнит. Тот факт, что вы отдали мне тысячу фунтов, может в какой-то степени облегчить вашу совесть, но надеюсь, когда-нибудь вы вспомните о ребенке, отцом которого являетесь… ребенке, чья судьба, если бы не мое вмешательство, была бы — расти безымянной сиротой в доме для подкидышей, а может быть, окончить существование в реке, на дне грязной Темзы, вместе со своей матерью. Ненавижу и презираю вас, вы отвратительное и гадкое животное!
С этими словами Орелия вышла из комнаты, громыхнув дверью, и на дрожащих ногах спустилась вниз. Слуга открыл перед ней дверь, и, сев в экипаж, она велела ехать в Райд Хауз, не заметив, что за ее каретой следует фаэтон, и так всю дорогу, до Парк-лейн.
Войдя по возвращении в холл, она решила сразу же вернуть пистолет на место и поспешила в утреннюю гостиную к столику с оружием. В этот момент дверь открылась, и сердце у Орелии подпрыгнуло: вошел маркиз, и еще никогда она не видела его в таком состоянии — губы его сжались в одну жесткую, тонкую линию, в глазах полыхала ярость.
— Я видел вас, когда вы от него вышли… Я не мог поверить глазам своим! Чем вы там занимались? Чем он соблазнил вас, чем заманил при свете дня к себе, когда все могли вас увидеть! Вы можете это объяснить?
