— У меня есть планы на будущее, но, если позволите, ваше сиятельство, я бы не хотела сейчас о них говорить. Единственное, чего я хочу, так это уехать домой и таким образом вырваться из неразберихи и путаницы отношений, в которую против своей воли попала… Вот, пожалуй, и все… Вы разрешите мне теперь удалиться?
— Неужели вы думаете, что я позволю вам уйти из моего дома, да еще в такой час, и оказаться на улицах города одной и совершенно беззащитной? Наверняка вы не задумывались над тем, как опасен Лондон, если вам взбрело в голову ночью пойти одной по его улицам! Их так много! Они так запутаны… А еще переулки, дворы… вы забыли о них? Ну конечно, вы же передвигались по Лондону только в карете… Но переулки, дворы — это самое надежное место, где могут скрываться воры, убийцы и другие преступники, которые не пощадят ни вашей молодости, ни исключительной красоты — они вовсе не ценители прекрасного в такой его форме, увы!.. А незнакомые люди ничем вам не помогут, если вы попадете в беду, не накормят вас, не предложат одежду… в деревне с этим намного проще, там все знают друг друга и готовы протянуть руку помощи… а тут вы легко можете погибнуть, и никто не узнает, где это случилось, когда и почему…
— Ой, как страшно вы говорите! Просто мурашки по коже… Да, я кое-что знаю о Лондоне неприятное… И, наверное, вы совершенно правы… Но ведь мне надо только дойти до остановки дорожных карет на Пикадилли! — вздохнула Орелия, впечатленная всей этой картиной и мрачными перспективами на исход задуманного ею опасного предприятия. И представила себя с откушенным носом — были известны такие случаи при убийствах — на зловонном дне темной Темзы… — Дорогу я хорошо знаю… — отчего-то слабым вдруг, жалобным голосом добавила она и поежилась.
— В таком случае вы должны мне кое-что обещать!
— Что же?..
— Что вы, единожды совершивши такую глупость, какую собираетесь совершить сейчас на моих глазах, никогда больше не попытаетесь повторить ее! Допустим, сейчас я могу проследить за вами… А в будущем, если у вас возникнут какие-то неприятности, если что-нибудь с вами случится, если вас напугает кто-то — смело приходите ко мне, и, клянусь, я сумею вас защитить!
Орелия удивленно — а точнее будет сказать, ошарашенно — взглянула на маркиза, и не только из-за этих его слов, нет! Ее поразило, с какой силой и искренностью он произнес их. Так маркиз еще никогда с ней не говорил — он не поддразнивал ее, не насмехался над ней, не был циничен… Его слова, казалось, вырвались из самого сердца!
Он наклонился к ней — так, что его лицо было совсем близко. Их глаза встретились, и оба почувствовали нечто странное, невыразимое словами. Он как будто взял ее в плен своим взглядом, и ей хотелось остаться в его власти, таким завораживающим и магнетическим был этот взгляд. Он словно завладел ее душой, она не могла от него оторваться… Но тут на каминную решетку упал уголек, и этот звук заставил их вздрогнуть, хрупкое волшебство рассеялось и улетучилось. Орелия отвернулась, для чего, правда, ей потребовалось почти сверхъестественное усилие…
— Обещайте же мне, — повторил маркиз до странности изменившимся голосом.
— Обещаю…
— И… Вы все же останетесь в моем доме, — властно заявил он после этого. — А я поговорю с лордом Ротертоном. Больше он вас не потревожит, клянусь. Я сообщу также ее сиятельству, что проблема, связанная с ним, безоговорочно решена. И, Орелия, попытайтесь развеселиться! Весь бомонд только и делает, что жужжит о вашей красоте, прелести и обаянии…
— О моей красоте и моем обаянии? — смутилась Орелия.
— Неужели же вы действительно так скромны? — В голосе маркиза снова зазвучала так знакомая ей нотка насмешки. Она прикусила губу.
— Я… просто не думала, что… меня вообще… кто-то заметил…
Он взглянул на нее с едва заметной усмешкой — на ее локоны, сияющие в отблесках огня, порозовевшие щеки, в ее потемневшие, но уже не такие тревожные, как некоторое время назад, глаза, хотя взгляд их был еще пугливым и настороженным…
— Вы очень хороши, Орелия, — каким-то бархатным голосом проговорил маркиз, — неужели вы до сих пор этого так и не поняли?
