Я хотел, чтобы Люська любила меня так же; вспоминал наши тайные встречи, сравнивал Люську с матерью - и ничего у меня не получалось.
Мать говорила, что они с отцом никогда не ссорились, а мы с Люськой...
Я вспомнил вчерашний вечер и грустно опустил голову.
Мы сидели у Гальки Дубовой и играли в фантики.
Витька, хитровато прищурив глаза, ходил по комнате и выкрикивал:
- Этому фантику что сделать?
- Пропеть по-петушиному.
- А этому?
- Две "сливы продать" (поцеловать два раза).
- Хорошо. Только не в нос, не в щеку и не в волосы (как мы обычно целовали), а в самые губы. Если продавать будет мальчишка, то "сливы" принадлежат Люське, а если продавать достанется девчонке, пускай продает мне.
Витька улыбнулся, помедлил и вынул из фуражки, где лежали у него фантики, мой перочинный нож. Он хорошо знал, что фантик мой, и все-таки спросил:
- Чей фантик?
Я встал.
Люська, насупившись, глядела на меня исподлобья.
Галька замерла от любопытства.
Несколько секунд я стоял в замешательстве. Мне хотелось поцеловать Люську, очень хотелось, и в то же время было чего-то страшно, как-то совестно.
- Ну чего же ты? - подбадривая меня, крикнул Витька.
Я стыдливо шагнул вперед.
Люська приподнялась. Между нами завязалась борьба. Я, конечно, был сильнее Люськи, и скоро губы мои коснулись ее щеки.
- Уйди, - шепнула она, извернулась и с силой толкнула меня в сторону. Я споткнулся, перелетел через скамью и ударился головой о железный угол кровати.
В комнате наступила тишина. Все опешили. Все ждали, что будет дальше.
Опираясь на руки, я медленно встал, прислонился к печке, сжал голову руками и молча вышел из комнаты.
"Нет, не любит она меня, - вздохнул я, потирая разбитый висок, - не любит".
Я бы никогда не толкнул ее так. Никогда. Но почему она не убежала от меня, когда я подходил к ней, почему не крикнула, а прошептала?
Значит...
Я чуть не подпрыгнул от радости, взглянул в окно и окаменел.
Вдоль деревни по-праздничному одетая тихо шла Люська, а рядом с ней, о чем-то весело рассказывая, - высокий парень.
Я вцепился ногтями в подоконник и до боли стиснул зубы.
- Это Герка. Двоюродный брат ее, - проговорила мать, тревожно заглядывая мне в лицо. - Он в городе живет. Приехал в гости.
Я обмяк. Однако слова матери не успокоили меня.
Я не мог видеть хладнокровно Люську вместе с Геркой и, чтобы не наделать глупостей, решил в этот вечер на улицу не ходить. Лег спать. Лег - хорошо сказать. Но разве можно было уснуть. Напрасно я повертывался с одного бока на другой, закрывал голову подушкой, до боли зажимал ладонями глаза - два человека неотступно стояли передо мной. Я вскакивал, прислонялся горячим лбом к холодной спинке кровати и снова падал. Мне было жарко, душно. Хотелось что-то сбросить с себя, крикнуть, и, наконец, не вытерпев, я вышел на крыльцо.
Мимо дома, по белесой тропе, проходили девчата и грустно напевали:
На позицию девушка
Провожала бойца.
Темной ночью простилася
У родного крыльца.
И пока за туманами
Видеть мог паренек,
На окошке на девичьем
Все горел огонек.
Я прыгнул на тропу и кинулся догонять девчат. Мне неожиданно захотелось показать Люське, что она для меня самая обыкновенная девушка, что я к ней совершенно равнодушен и что прогулки ее с Геркой меня совсем не тревожат.
Для этого, догнав девчат, я предложил Зинке пройтись по деревне вдвоем. Зинка согласилась. Не помню, о чем мы говорили с ней, помню только, что глазами я ревниво искал Люську. Наконец я увидел ее. Они с Геркой шли нам навстречу. Я нарочно взял Зинку за руку и начал о чем-то сбивчиво рассказывать. Говорил, а сам следил за Люськой.
Вот они поравнялись с нами. Люська на миг остановилась.
Я сразу все понял и с радостью, умышленно не замечая ее, торопливо прошел мимо. Люська проводила нас долгим, растерянным взглядом и слабо, упавшим голосом произнесла:
- Я домой. Спать хочется.
- Спать? - удивленно переспросил Герка.
- Нет, домой. У меня голова разболелась.
"Ага, голова разболелась", - подумал я и повернул следом за ними. Говорить я с Зиной старался так, чтобы отдельные слова долетали до Люськи. Я видел, что она часто оглядывается, совсем не слушает Герку и все ускоряет шаги.
