Я нарочно думал о Люське самое плохое, а любовь, как колючий репей, впивалась в меня и перепутывала все мои мысли. Целые дни я ревниво следил за каждым Витькиным шагом, и он, будто угадав мои мысли, как назло, вызвал Люську на соревнование и работал рядом с ней. Они работали быстро. Я следил за ними и от всей души проклинал это злополучное соревнование. Обгоняя друг друга, они переглядывались, перебрасывались шутками, смеялись, и все это болью отдавалось в моей груди. Стиснув зубы, я угрюмо наклонялся над бороздой и отчаянно расшвыривал землю. Я работал изо всех своих сил. Я не соревновался с ними. Мне просто хотелось измучить себя, измучить для того, чтобы ни о чем не думать, и, пока Люська с Витькой обрабатывали по одной борозде, я обрабатывал полторы.
Люську это задело. Иногда она посмеивалась надо мной и кидала в меня мелкими комьями земли, но я не отвечал на ее вызов. Я только суровее сдвигал брови и от какой-то ноющей обиды упрямо, с еще большей энергией, продолжал работать.
Так проходили день за днем.
И вот как-то среди недели, в обеденный перерыв, директор школы объявил нам, что после работы в правлении колхоза будет общее собрание.
Больше он ничего не сказал. Однако, когда мы приступили к работе, Люська, проходя мимо меня, остановилась и тихо, так чтобы никто не услышал, шепнула:
- Тебя премировать будут, - и убежала.
Я принял ее слова за насмешку, запустил ей вдогонку ком земли, бросил работу и незаметно ушел в деревню.
Я не хотел, чтобы меня премировали. Я понимал, что я этого совсем не заслужил. Может быть, я работал и хорошо, однако работал не оттого, что мне самому хотелось так работать, а оттого...
Я твердо решил не ходить на собрание. Забрался на сеновал, зарылся в пахучее сено и скоро заснул.
Разбудил меня громкий стук.
Я приоткрыл глаза, огляделся. На сеновале было полутемно. Прислушался. Тишина. Только где-то глубоко в сене шуршала мышь. Успокоенный, я потянулся, зевнул и хотел было снова заснуть, как вдруг подо мной во дворе раздался пронзительный треск.
Я сразу понял, что ломают дверь, и мгновенно спустился по лестнице вниз.
В щель, которая образовалась от сломанной доски, протискивалась человеческая фигура. Воры?!
В два прыжка я очутился около незнакомца и, схватив его за шею, прижал к земле.
- Стой, гадина! Попался?
- Пусти, Профессор, - прохрипел незнакомец.
Я вздрогнул и отшатнулся. Это был Колька Чернов.
Он втиснулся во двор, открыл дверь и, ругаясь, подступил ко мне с кулаками.
- Чего не отпирал, говори?
Я молчал. Я только сейчас вспомнил, что, уходя на сеновал, запер дверь на крючок, и теперь хмуро глядел на Кольку и обступивших меня ребят. Я ждал подзатыльников, но тут подоспела хозяйка.
- Уж не случилось ли чего, - испуганно произнесла она, заметив выломанную в двери доску, - неужто воры?
- Нет, теть Шур, это вот он. Заперся и не откликается, - раздраженно ответил Колька, - и пришлось ломать. Дать вон по зубам-то.
- Ну, ну, - гневно вступилась хозяйка и, видя, что Колька отвернулся от меня, вздохнула: - Ну слава тебе господи, а я было переполошилась. А он, наверно, спал.
- Какое спал, - не унимался Колька, - мы целый час грохали. Тут мертвый проснется.
- Так и что, и этак бывает.
И хозяйка рассказала нам случай, как однажды ночью заблудилась в своей комнате.
Это развеселило ребят, а меня подбодрило, и я признался, что действительно спал.
- Ну и дрыхнешь, - Колька дружелюбно ткнул меня в бок кулаком, - а за шею-то ты меня здорово сцапал.
- Я думал, что воры.
Все засмеялись.
А через несколько минут мы уже сидели за столом и мирно ужинали. Ели горячие щи, картошку с солеными огурцами и молоко. После молока Колька поднялся и хлопнул себя по животу.
- Полный. Теперь на собрание.
- Пошли, - подхватили ребята, - идем, Профессор. Посмотришь, как там Саньку разукрасили.
И они потащили меня на улицу.
Мне не хотелось идти, но после всего случившегося я чувствовал за собой вину и не стал противиться.
- Вот посмотри, - бросил мне Колька, когда мы поравнялись с правлением колхоза.
Я остановился.
На серой, обветшалой от времени стене был прикреплен хлебом широкий лист бумаги, а на нем красовалась карикатура на Саньку Офонина. Ребята уже видали ее и вошли в дом, а я шагнул ближе и прочитал крупную надпись:
