Наконец один из них, самый маленький, вдохнул в себя слишком много дыму и отчаянно закашлялся.
Санька покосился на него, сердито сплюнул в огонь и повернулся к своему соседу.
- Надо ей морду набить.
- Угу, - отозвался тот и снова умолк.
Я догадался, что речь идет о Люське.
- Это она тебя, Санька, так-ту разукрасила, - каким-то девичьим голоском выкрикнул малышка между приступами кашля и захохотал.
Я вспомнил карикатуру и тоже улыбнулся.
- Чего смеешься! - оборвал Санька. - Говорю тебе - морду ей надо набить.
- А чего ты, Санька, дашь за это?
Санька почесал затылок.
- Арбузов.
- Ну это ты врешь, - буркнул молчаливый Санькин сосед.
- Дам. Их в колхозном огороде полно. Во какие, - и Санька сделал из рук колесо. - Только набить ей надо так, чтобы из носу кровь пошла.
- Это само собой... - заверил молчун.
И на этом торговая часть закончилась.
Дальше начался тихий уговор.
Заговорщики наметили встретить Люську на опушке леса. Санька знал, что Люська каждую субботу после работы заходит в школу к своей тетке-сторожихе и возвращается домой одна. Этим они и хотели воспользоваться.
Закурили, подбросили в огонь хворосту и начали хвастаться своей удалью, а я незаметно отполз обратно в свою ложбину и вернулся в деревню. Я решил не выдавать заговорщиков. Я знал, что этим отомщу Люське, и на другой день на работе, поглядывая на нее, ликовал.
"Ох и надают они тебе, ох и надают", - заранее радовался.
Однако злая радость во мне постепенно угасала. Угасала оттого, что Люська работала неподалеку от меня и почему-то была грустной. Расшвыривала землю вяло, с неохотой. Это смущало меня. Сегодня я желал видеть ее веселой. Тогда бы мое ехидное торжество было вполне удовлетворено, но Люськино лицо было мрачным.
Она все чаще и чаще кидала в мою сторону чем-то опечаленный взгляд и наконец тихо позвала:
- Вова.
Я вздрогнул и понурил голову.
- Отчего ты на меня злишься?
- Я не злюсь, - чуть слышно, с дрожью прошептали мои губы.
Люська подошла ко мне.
Чтобы скрыть от нее свое волнение, я поднял с земли корзину и направился к общей груде высыпать из нее картофель.
Люська взялась мне помочь.
Мы шли молча. Молча опорожнили корзину, и я повернул обратно.
- Погоди.
Люська достала из-под кофты аккуратно обернутую газетой книгу и протянула ее мне.
- Возьми.
- Мне ее не надо.
- Там записка.
Книга очутилась в моих руках. Люська стыдливо отвернулась и торопливо зашагала к своей борозде.
Я провожал ее смущенным взглядом и чувствовал, как большая радость и теплота разливаются по всему моему телу. Сердце замирало от какого-то приятного предчувствия.
Я воровато огляделся и спрятал книгу за пазуху. Жизнь моя сразу изменилась. Я вмиг позабыл обо всем на свете: о войне, о тяжелой работе, о Витьке и даже о самом себе. Я думал только о записке. Я не хотел ее читать до вечера, но книга мешала мне работать, мешала нагибаться и каждую минуту напоминала о том, что в ней заложен заветный листочек бумаги, который для меня ценнее всяких сокровищ. И я не вытерпел. Я лег в борозду, загородился от посторонних глаз корзиной и достал из-за пазухи книгу. Развернул. И тут случилось то, чего я никак не мог предвидеть.
Сильный порыв ветра подхватил дорогую мне легкую бумажку и стремительно помчал ее по оголенному полю. Я как сумасшедший бросился за ней. Я ничего не видел и не чувствовал. Перед моими глазами мелькал перепрыгивающий через борозды белый лоскуток. Вот он застрял, и тут... У меня потемнело в глазах.
Перед самым моим носом записку схватила какая-то рыжая длинноволосая девчонка и со смехом кинулась бежать.
Разъяренный, я вцепился в ее спину и захрипел:
- Отдай!
Рыжуха упала, разбила нос и в гневе разорвала мою записку в мелкие клочья. Я что-то крикнул и ударил ее.
А дальше... Дальше действия проходили в каком-то тумане.
Рыжуха с плачем направилась к учительнице, та - к директору школы, и над моей головой разразилась гроза. Меня стыдили, упрекали, а я, опустив голову, сопел и с ноющей болью думал о пропавшей записке.
Директор школы и заставлял, и упрашивал меня извиниться, а я стоял перед ним и думал: "О чем писала мне Люська?" Этот вопрос не давал покоя весь следующий день.
