Надеждин осмотрелся и сразу влюбился. Это было небесное создание. С родными для него именем Аня. Так звали его бабушку, которую он запомнил по бутербродам из ржаного хлеба с маслом и черничным вареньем, которое бабушка черпала из больших эмалированных вёдер. Аннушка казалось ему пришелицей из его детства. Такой же сладкой и тёплой, как бабушкино варенье. В мозгу Надеждина выстроился треугольник: бабушка Нюра – варенье – Аннушка. Создание было юное с чистым личиком и тонкими пальчиками, обнимающими гриф гитары. Он забыл всё. Он свернулся калачиком в ещё дымящихся штанах у её ног и сладко заснул. А она пела. Господи, как она пела.
Очнувшись через полчасика, а может быть больше, он обнаружил возле своей головы грязные мужские ноги, а подняв голову увидел такие же руки обнимающие его Аннушку.
Надеждин вернулся в реальный мир, из мира грёз и сказок. Даже его слегка закопченный зад был не в состоянии восстановить баланс мироздания.
Такой голосок, такое личико и грудь не знающая лифчика… Хоть бы руки вымыл… скотина. Но Муза уже была рядом. Она в дыму костра поведала ему, примерно, следующее: «Надеждин, люби этот мир и всех в нём. Одна Аннушка была страстна необыкновенно, и страсть ей не простили. Отсутствие любви и стремление к счастью привели её на рельсы. Другая Аннушка была рассеяна и пролила на эти рельсы растительное масло, но и возможность отмщения не будем исключать. Возможно, эта Аннушка их продолжение. Не мучься над вопросом – какое именно. Просто живи, просто люби. Допустит к телу – хорошо, и не допустит – хорошо. Ты лучше помни то, о чём я говорила раньше…».
Подул ветерок, и образ над костром исчез.
Я сюда приехал не от скуки –
Ты меня незримая звала.
И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла.
Я давно ищу судьбе покоя,
И хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про твою весёлую страну.
Заглуши в душе тоску тальянки,
Напои дыханьем свежих чар.
Чтобы я о дальней северянке
Не вздыхал, не думал, не скучал.
Итак, в дыму костра, испытывая сильное чувство влюблённости, окружённый божественными музами, Надеждин лежал у ног Аннушки, у ног этого юного существа с ангельским личиком и таким же голоском. Это чудное существо женского рода обнимало другое существо мужского рода, такого же юного возраста, только очень грязное и как ему казалось, абсолютно бездарное. Это мнение наверняка было субъективным. На Надеждине неизгладимый след оставила армия. В армии всех молодых солдат он воспринимал также как детей, только с большими членами. Надеждин знал, что мозги у всей современной дикорастущей молодёжи находятся значительно ниже пупка. Большую помощь в перемещении мозгов молодёжи оказывало государство. Оно показывало в основном «сиски и письки», а гимном страны стала песня: «Хочу такого как…». Но, Надеждин не собирался покидать Аннушку. Её ножки очень ему нравились. Он был готов, даже, потереться о них щекой, как мартовский кот о ноги хозяйки, пока не подвернулась какая-нибудь другая кошечка. В конце концов, думал он, два этих юных существа, в сущности, ещё дети, даже если они, уже и проскочили медовый месяц. Он хотел рассказать Аннушки про телекинез и про Орлеанскую девственницу. Рассказать о том, что первый мужчина – это её будущие дети, и если он был дурачок, то каким бы не был муж, она будет обречена воспитывать дурачков, а муж думать: «Ну, в кого же они уродились?». Он даже готов был сыпать армейскими каламбурами, типа: «дети, зачатые в пьяном алкоголе» или «стране нужны герои, а пиз-а рождает дураков» или «дети фестиваля». Но, передумал, зачем быть занудой и травмировать детские души, тем более, что они вряд ли поймут его.
Надеждин лежал у Аннушкиных ног и ёрзал задом подыскивая ему место по прохладней и размышлял над словами Мызу: «Просто живи, просто люби и помни о том, о чём я говорила раньше…». Он лежал и думал. В его голову лезли формулы и графики. Если божественная Аннушка – это «+», а её ухажер – «-», то он у их ног – полный «0». Но он же и коридор между их мирами. В этом своём нулевом положении он может их поссорить или наоборот сблизить. Для них он вакуум – возможная причина их будущих бед или наоборот их счастья.
