В тот зимний вторник, который впоследствии дон Ригоберто и донья Лукреция сочтут худшим днем в своей жизни, небо, как ни странно, было ясное и рассвет — солнечный. После двух недель упрямого тумана, сырости и нескончаемого дождика, который почти не мочил, зато пронизывал до самых костей, такое пробуждение можно было счесть добрым предзнаменованием.
Следственный судья назначил встречу на десять утра. Доктор Клаудио Арнильяс, как всегда кривоногий, в своих неизменных цветных подтяжках, заехал за Ригоберто в девять, как и было условлено. Адвокат полагал, что новый визит в суд будет, как и прежде, пустой тратой времени: глупые расспросы о его функциях и полномочиях в качестве управляющего страховой компанией, на которые Ригоберто даст очевидные и не менее глупые ответы. Однако на сей раз оказалось, что близнецы продвинулись в своем преследовании: они не только затормозили процедуру его выхода на пенсию — под предлогом проверки деятельности и доходов за все время работы; теперь они инициировали новое судебное разбирательство в отношении якобы мошеннических действий в ущерб компании, и Ригоберто теперь фигурировал в качестве соучастника, укрывателя и выгодоприобретателя.
Дон Ригоберто почти и позабыл тот случай, произошедший три года назад. Один из клиентов компании, обосновавшийся в Лиме мексиканец, владелец земельного участка и фабрики молочных продуктов в долине Чильон, стал жертвой пожара, уничтожившего его собственность. После полицейской экспертизы и судебного постановления ему, в соответствии со страховкой, возместили убытки. А когда по заявлению его компаньона мексиканца обвинили в умышленном поджоге с целью получения компенсации, он скрылся из страны в неизвестном направлении, и страховая компания не смогла вернуть себе выплаченные деньги. Теперь близнецы утверждали, что располагают доказательствами недобросовестного и подозрительного поведения управляющего в этом деле. Доказательства состояли из свидетельства бывшего сотрудника компании, уволенного за некомпетентность: по его словам, Ригоберто действовал заодно с мошенником. Это была несусветная чушь, и доктор Арнильяс, уже подавший встречный иск против близнецов и их лжесвидетеля за клевету, заверял, что это обвинение рассыплется, как замок из песка; Мики и Эскобита будут вынуждены выплатить дону Ригоберто компенсацию за оскорбление достоинства, лжесвидетельство и попытку ввести суд в заблуждение.
Это дело отняло у них все утро. В тесном душном помещении было не продохнуть от жары, летали мухи, стены были испещрены надписями и рисуночками. Сидя на рахитичном колченогом стуле, слишком узком для его зада, да вдобавок еще и шатком, Ригоберто кое-как балансировал, чтобы не упасть на пол; при этом приходилось отвечать на вопросы судьи — такие нелепые и сумасбродные, что, казалось, единственное их назначение — это отнимать у него время, терпение и хорошее утреннее настроение. Неужели сыновья Исмаэля подмазали и судью? Эти негодники каждый день устраивали ему все новые пакости, лишь бы заставить его признать, что отец их женился на своей служанке, будучи в неадекватном состоянии. Сначала не отпустили на пенсию, а теперь вот такое. Близнецы должны понимать, что это обвинение может обернуться против них самих. Зачем же они его выдвинули? Из одной слепой ненависти, из дикого желания отомстить пособнику отцовской женитьбы? Быть может, это фрейдистский перенос? Они сейчас вне себя от ярости и ополчились на него, потому что ничем не могут навредить Исмаэлю с Армидой, которые продолжают веселиться где-то в Европе. У близнецов ничего не выйдет. Они не заставят его отступиться. Посмотрим, кто будет смеяться последним на этой маленькой войне.
Судья был низкорослый и тщедушный человечек в поношенном костюме, он говорил не глядя в глаза собеседнику, таким тихим и неуверенным голоском, что раздражение Ригоберто нарастало с каждой минутой. Ведется ли запись их беседы? Кажется, не ведется. Между стенкой и судьей притулился секретарь, с головой зарывшийся в бумажки, но магнитофона нигде не наблюдалось. В распоряжении судьи имелся только блокнотик, в котором он время от времени что-то чиркал так стремительно, что эти записи никак не могли быть даже сжатым изложением показаний Ригоберто. Выходило, что весь этот допрос — не что иное, как фарс, задуманный, чтобы усложнить ему жизнь. Ригоберто был уже настолько зол, что ему стоило большого труда продолжать эту идиотскую комедию и не взорваться от ярости. На выходе из конторы доктор Арнильяс заверил Ригоберто, что ему бы следовало порадоваться: раз судья проводил допрос с такой неохотой, то очевидно, что он не принимает обвинение гиен всерьез. Он объявит его недействительным, не имеющим юридической силы, это точно.
