— Не лги мне, родное сердце, — ласково пожурила пасынка донья Лукреция, пытаясь скрыть замешательство. — Такого он не мог сказать. Невозможно, чтобы сеньор Торрес знал о вашем кружке.
— Он даже сказал, что на прошлой неделе мы закончили читать Бытие и перешли к Исходу. — Теперь лицо мальчика выражало тревогу. Он тоже растерялся. — Клянусь тебе, он знал даже такие подробности. Я и сам был очень удивлен.
— Тут нечему удивляться, Фончито, — улыбнулся Эдильберто Торрес. — Ты мне очень понравился, поэтому мне интересно знать, как идут твои дела в школе, в семье, да и вообще. Поэтому я стараюсь следить за тем, что ты делаешь и с кем общаешься. Это просто проявление моей заинтересованности. Не нужно искать пятый угол, если их всего четыре. Слышал такое присловье?
— Я разберусь с ним, когда он вернется из школы! — рявкнул дон Ригоберто, внезапно впадая в ярость. — Фончито не может и дальше вот так с нами играть. Я уже устал от этих вечных небылиц.
Ригоберто мрачно прошел в ванную и окатил лицо холодной водой. На душе у него было неспокойно, возникло предчувствие беды. Он никогда не верил, что судьба человека написана заранее, что жизнь — это сценарий, который человеческие существа разыгрывают, сами того не ведая, однако после злосчастной свадьбы Исмаэля и таинственных появлений Эдильберто Торреса в жизни Фончито дону Ригоберто стало казаться, что он различает в своей судьбе признаки предопределенности. Могут ли дни его жизни быть заранее уготованной последовательностью, как полагают кальвинисты? Но худшее было в другом: в тот злосчастный вторник проблемы в его семье только начинались.
Сели обедать. Ригоберто и Лукреция молча, с похоронными лицами и без всякого аппетита ковырялись в салате. Как вдруг в столовую, не спрашивая разрешения, ворвалась Хустиниана:
— Сеньор, вас просят к телефону. — Служанка была взбудоражена, глаза ее сверкали огнем, что бывало с ней только в исключительных случаях. — Господин Исмаэль Каррера, собственной персоной!
Ригоберто выскочил из-за стола. Натыкаясь на мебель, перебежал в свой кабинет.
— Исмаэль? Это ты, Исмаэль? Откуда ты звонишь?
— Отсюда, из Лимы, откуда же еще. — Друг и бывший начальник отвечал так же беззаботно и жизнерадостно, как и в предыдущий раз. — Мы вернулись вчера, и нам не терпится вас повидать. Но, Ригоберто, нам с тобой так много всего нужно обсудить — почему бы нам не встретиться один на один, немедленно? Ты обедал? Тогда давай выпьем кофе. Да, прямо сейчас, я жду тебя дома.
— Бегу, — автоматически ответил Ригоберто. «Что за день, что за день!»
Он больше не притронулся к еде и выскочил из дому, точно подхваченный ураганом, пообещав Лукреции вернуться поскорее и пересказать все новости. Возвращение друга, виновника всех его конфликтов с близнецами, заставило Ригоберто позабыть о разговоре со следственным судьей и о новом появлении Эдильберто Торреса в маршрутке Лима — Чоррильос.
Так, значит, старикан с молодой женой наконец-то завершили свой медовый месяц. Действительно ли он в курсе событий, правда ли, что Клаудио Арнильяс ежедневно докладывал ему обо всех проблемах, которые доставляет преследование гиен? Ригоберто был готов к откровенному разговору: он скажет, что уже, пожалуй, хватит, что с того дня, когда он согласился быть свидетелем на свадьбе, его жизнь превратилась в судебно-полицейский кошмар, что Исмаэль должен немедленно заставить Мики и Эскобиту прекратить свои происки.
Однако, когда Ригоберто вошел в большой неоколониальный дом в Сан-Исидро, Исмаэль и Армида приняли его с такой сердечностью, что от его решимости не осталось и следа. Он был поражен спокойствием, довольством и элегантностью этой пары. Исмаэль был одет по-спортивному, на шее шелковый платочек, сандалии облегали его ступни как перчатки, кожаная куртка гармонировала с рубашкой с воротником-стойкой; лицо было веселое, гладко выбритое, и исходил от него легкий аромат аниса. Но еще более разительно переменилась Армида. Казалось, ею только что занимались умелые парикмахерши, визажистки и маникюрши. Из брюнетки она превратилась в шатенку, вместо ровных волос появилась элегантная волнистость. Наряд ее состоял из легкого костюма в цветочек, лиловой шали на плечах и того же цвета туфель на среднем каблуке. Все в ее облике — ухоженные руки, выкрашенные бледно-розовым лаком ногти, сережки, золотая цепочка, брошь на груди и даже раскованность манер (приветствуя Ригоберто, Армида подставила щеку для поцелуя) — все было из арсенала дамы, жизнь которой проходит среди светских образованных, состоятельных людей, привыкшей следить за своим телом и костюмом. На первый взгляд в Армиде не осталось и следа от домашней прислуги. Что же, она посвятила послесвадебные месяцы в Европе изучению хороших манер?
