У меня задрожали, а затем подогнулись колени. Плечи ссутулились под невидимым грузом. Руки повисли по швам, как плети. Фонарик выпал из пальцев, упал на пол и беззвучно закрутился на месте, потому что я больше не слышал никаких звуков, даже стука собственного сердца.
И тут все кончилось.
Давление снова пришло в норму.
Я со свистом втянул в себя воздух. Бобби сделал то же самое.
Он тоже уронил фонарь, но ружье держал мертвой хваткой.
— Дерьмо! — выпалил он.
— Ага.
— Дерьмо.
— Ага.
— Что это было?
— Не знаю.
— Такое уже бывало?
— Нет.
— Дерьмо.
— Ага, — сказал я, радуясь тому, что могу наполнить легкие.
Хотя наши фонари лежали на полу, количество римских свеч, катящихся колес, серпантинов, шутих и световых спиралей на полу и стенах не уменьшалось.
— Эта хреновина не отключена, — сказал Бобби.
— Отключена. Ты сам видел.
— В Уиверне все не такое, каким кажется, — процитировал меня Бобби.
— Каждая комната и коридор, которые мы прошли, ободраны и обесточены.
— А два этажа над нами?
— Голые стены.
— А внизу ничего нет?
— Нет.
— Там что-то есть.
— Если бы было, я бы нашел.
Мы подняли фонари, и когда лучи двинулись вдоль стен и пола, извержение света в стекловидной поверхности утроилось — нет, учетверилось, пока не стало гневным и яростным. Должно быть, настало четвертое июля: вокруг летали воздушные шары с яркими лентами, в воздухе взрывались ракеты и хлопушки; били фонтаны; все это было беззвучно, но до ужаса реально и так походило на праздник Дня независимости, что мы ощущали запах селитры, серы и угля, слышали марш Джона Филиппа Соузы и чувствовали вкус горячих сосисок с горчицей и жареным луком.
Бобби сказал:
— Еще не кончилось.
— С чего ты взял?
— Подожди.
Бобби изучал непрестанно меняющиеся цветные узоры света так, словно они были словами, напечатанными на странице; надо было только знать буквы.
Хотя я сомневался, что эти роскошные отражения содержат больше ультрафиолетовых лучей, чем луч вызвавшего их фонарика, но мои глаза не привыкли к столь яркому свету. По моему неприкрытому лицу и рукам лились ручьи и потоки, по ним непрерывно барабанили кванты, но даже если световой дождь нес мне смерть, сопротивляться этому вдохновляющему зрелищу было невозможно. Мое сердце колотилось не столько от страха, сколько от ощущения чуда.
А затем я увидел дверь.
Очарованный карнавалом света, я повернулся вокруг своей оси и сначала ничего не заметил. Лишь потом до меня дошло, что именно я вижу. То была массивная круглая дверь диаметром в полтора метра, сделанная из полированной стали. Именно таким нам представляется вход в подвалы банка. Не оставалось сомнений в том, что она была герметичной.
Я вздрогнул и шагнул к двери… но она исчезла. Пандемониум быстрых, как газели, пятен света и тени не мешал мне видеть круглое отверстие в стене, через которое мы вошли сюда: дыру с темным бетонным тоннелем за ней, ведущую в то, что когда-то было воздухонепроницаемой камерой.
Я сделал два шага к отверстию, прежде чем понял, что Бобби разговаривает со мной. Повернувшись к нему, я снова заметил дверь, на этот раз краешком глаза. Но когда я посмотрел на проклятую штуковину прямо, ее там не оказалось.
— Что случилось? — тревожно спросил я.
Бобби погасил свой фонарь. Потом он ткнул пальцем в мой и сказал:
— Выключи.
Я сделал, как он велел.
Фейерверки в стекловидной поверхности должны были тут же исчезнуть и смениться абсолютной темнотой. Однако цветные звезды, хризантемы и вращающиеся колеса продолжали жить в этом таинственном материале, передвигаться по всей комнате, образовывать карусель света и тени, меркнуть и уступать место новым огненным извержениям.
— Оно управляет собой, — сказал Бобби.
— Кто управляет?
— Процесс.
— Какой процесс?
— Помещение, машина, процесс… Что бы ни было.
— Оно не может управлять собой, — заспорил я, отрицая очевидное.
— Лучевая энергия? — предположил он.
— Что?
— Энергия световых лучей?
— Ничего не понимаю…
— Я и сам не понимаю. Но что-то должно было включить эту чертовщину. Энергия лучей фонариков.
Я покачал головой:
— Не может быть. В них почти нет энергии.
— Эта хреновина впитывает в себя свет, — стоял на своем Бобби, шаркая ногой по сверкающему полу, — превращает его в энергию и использует ее для того, чтобы начать вырабатывать энергию самостоятельно.
