Саша выключила свет, заглушила мотор, и мы вышли из «Форда».
Мангоджерри вцепилась в меня, решив, что я хочу спустить ее на землю. Я понимал ее волнение. Трава здесь была ростом по колено. Увидеть в ней гремучку было бы непросто даже при дневном свете, а избежать укуса еще сложнее: потревоженная змея двигается очень быстро. Когда наружу вышел Рузвельт, я передал кошку ему.
В «Хаммере» открылась дверь водителя, и наружу вышел Доги Сассман, напоминавший накачанного стероидами Санта-Клауса, который выбирается из саней, сконструированных Пентагоном. Он захлопнул за собой дверь и потушил горевший в машине свет.
Рост Доги составляет метр восемьдесят. Сассман уступает Рузвельту Фросту пятнадцать сантиметров, но это единственный из моих знакомых, в присутствии которого Рузвельт кажется маленьким. Доги весит лишь на сорок пять килограммов больше, однако я никогда не видел, чтобы сорок пять килограммов создавали большее впечатление. Он кажется массивнее Фроста не на сорок процентов, а на все сто, даже на двести, и выше его, хотя последнее — оптический обман. Это настоящий сухопутный левиафан, парень, который может за ленчем поспорить с Годзиллой, как лучше давить городские небоскребы.
Доги носит свое тело со сверхъестественным изяществом и не кажется толстым. О да, Доги действительно большой, очень большой, но не рыхлый. Складывается впечатление, что он сделан из одушевленного бетона, не подверженного артериосклерозу, пулям и времени. В Доги не меньше мистического, чем в каменной вороне на вершине Вороньего холма.
Может быть, волосы и борода способствуют тому, что люди принимают его за инкарнацию Тора, бога грозы и дождя у древних скандинавов, потомки которых ныне поклоняются лишь поп-звездам. Его непокорные светлые волосы, пышность которых могла бы оскорбить чувства кришнаита, достают до середины спины, а борода столь густа и волниста, что он бреется не иначе как газонокосилкой. Пышная прическа придает мужчине ауру власти; доказательством являются многие президенты США, не обладавшие никакими другими достоинствами. Я думаю, волосы и борода вносят вклад в то впечатление, которое он производит, хотя полностью объяснить эту тайну не могут ни волосы, ни величина, ни искусная татуировка, покрывающая все его тело, ни голубые глаза, полыхающие, как газовые горелки.
В ту ночь на нем был черный десантный костюм на «молнии», заправленный в черные сапоги. Этот наряд мог бы придать ему вид младенца из Бробдингнега в пижаме доктора Дентона[38]. Однако Доги выглядел как парень, которого Сатана вызвал в ад, чтобы прочистить каминную трубу, забитую узловатыми и упрямо отказывающимися гореть душами десятка серийных убийц.
— Привет, Ужасман, — поздоровался Бобби.
— Привет, Бобстер, — в тон ему ответил Доги[39].
— Клевые у тебя «колеса», — восхитился я.
— Годятся, чтобы пнуть в зад дьявола, — откликнулся он.
Рузвельт сказал:
— А я думал, ты ездишь только на «Харлее».
— Доги, — ответила ему Саша, — водит все виды транспорта.
— Я автомотоманьяк, — признался бородач. — Рози, что у вас с глазом?
— Подрался со священником.
Лед сделал свое дело; глаз, конечно, распух, но уже не представлял собой щелку.
— Нужно ехать, — сказала Саша. — Сегодня ночью здесь скверно, Доги.
Он кивнул.
— Койоты воют, как никогда в жизни.
Мы переглянулись, и я вспомнил Сашино предсказание, что нам еще предстоит встреча с койотами, сделанное тогда, когда стая выходила из оврага позади дома Лилли Уинг.
Вокруг было тихо, как в соборе. Под низким небом раскинулись безмолвные поля и холмы: ветер был еле заметным, как дыхание умирающей монахини. Листья дубов шелестели, словно воспоминания, высокая трава едва шевелилась.
Доги подвел нас к задней части переделанного «Хаммера» и открыл багажник. Внутреннее освещение было не таким ярким, как обычно, потому что половина лампочек была заклеена изолентой, но даже такой свет казался маяком в этой беззвездной, стосковавшейся по луне травянистой степи.
В багажнике лежали два ружья. Это были помповые «ремингтоны» с пистолетными рукоятками, еще более удобные, чем классический «моссберг», конфискованный у Бобби Мануэлем Рамиресом.
