Было слишком темно, чтобы читать этикетки, но никто из нас и не собирался ничего трогать. «Здесь живет смерть», — сказала кошка, и это навело нас на мысль о том, что в доме совершено преступление. Зрелище обеденного стола заставило нас поглядеть друг на друга и подумать одно и то же. Но никто не произнес этого слова вслух.
Я мог включить фонарик, но решил не привлекать к нам внимания. В данных обстоятельствах оно было бы нежелательным. Кроме того, название лекарства не имело значения.
Саша провела нас в просторную гостиную, которая была освещена экраном телевизора, встроенного в резной французский шкаф со стеклянными дверцами. Даже при этом скудном свете я видел, что комната забита, как кладбище старых автомобилей. Однако здесь стоял не металлолом, а реликвии Викторианской эпохи: резная мебель с инкрустациями в стиле неорококо, богато расшитые гобелены, обои с готическим рисунком, тяжелые бархатные шторы с бахромой, египетский диван с резной спинкой, обитый парчой, мавританские лампы в виде черных херувимов с тюрбанами, безделушки, тщательно расставленные на полках и столиках.
В этом месте, ломившемся от сокровищ, выглядели декоративно даже трупы.
Мерцающий телеэкран освещал мужчину, вытянувшегося на египетском диване. Он был одет в черные брюки и белую рубашку. Перед тем как лечь, мужчина снял туфли, поставил их на пол и аккуратно заправил шнурки внутрь, как будто боялся испачкать обивку. Рядом с туфлями стоял бокал, взятый из столовой (судя по всему, то был уотерфордский хрусталь); в нем еще оставалось немного сока. Левая рука свешивалась с дивана; кисть лежала на персидском ковре ладонью вверх. Правая рука была прижата к груди. Голова лежала на двух вышитых подушечках, лицо было накрыто куском черного шелка.
Саша прикрывала нас с тыла. Ее интересовали не столько трупы, сколько возможность нападения.
Черная ткань на лице не вздымалась и не опадала. Человек не дышал.
Я знал, что он мертв, и знал, что именно его погубило. То была не заразная болезнь, а смертельная доза фенобарбитала или его заменителя. И все же мне не хотелось снимать с него шелковую маску — по той же причине, которая мешает ребенку, боящемуся буки, откинуть простыню, встать с матраса, нагнуться и пошарить под кроватью.
Я неохотно взялся за уголок двумя пальцами и стащил ткань с лица мужчины.
Он был жив. Во всяком случае, так мне показалось сначала. Его глаза были открыты, и я увидел, что они двигаются.
Я затаил дыхание и только потом понял, что ошибся. В глазах мужчины отражалось движущееся изображение на телеэкране.
Света было достаточно, чтобы узнать покойника. Его звали Том Спаркман. Он был помощником Роджера Стэнуика, преподавал в Эшдоне и, без сомнения, принимал деятельное участие в уивернских разработках.
На теле не было никаких признаков разложения. Оно не могло лежать здесь долго.
Я нехотя прикоснулся ко лбу Спаркмана тыльной стороной ладони и прошептал:
— Еще теплый.
Вслед за Рузвельтом мы прошли к софе с резной спинкой, на которой лежал второй мужчина, с руками, сложенными на животе. Этот был в туфлях; на ковре лежал разбитый бокал.
Рузвельт снял кусок черного шелка, скрывавший лицо человека. Здесь было темнее: телевизор стоял дальше, и опознать труп было трудно.
Я включил фонарик и через две секунды выключил его. Трупом номер два был Леннарт Торегард, шведский математик, работавший в Эшдоне по четырехгодичному контракту и ведший там спецкурс. Конечно, это было прикрытие, а основным местом его работы являлся Уиверн. Глаза Торегарда были закрыты, лицо спокойно. Слабая улыбка наводила на мысль, что он умер во сне.
Бобби двумя пальцами пощупал запястье шведа и покачал головой. Пульса не было.
По потолку и стенам заметались тени крыльев летучей мыши, и Саша тут же среагировала на это движение.
Но тени были всего лишь тенями от неожиданно вспыхнувшего телеэкрана.
Третий труп лежал в огромном кресле, вытянув ноги и положив руки на подлокотники. Бобби стянул с него шелковый капюшон, я включил и выключил фонарик, и Рузвельт прошептал:
— Полковник Эллуэй.
Полковник Итон Эллуэй был заместителем командира Форт-Уиверна и остался в Мунлайт-Бее, уйдя в отставку после закрытия базы. Уйдя в отставку. Вернее, сменив китель на гражданскую одежду, чтобы было удобнее продолжать тайную деятельность.
