В полумраке я прошел в ванную, но не стал принимать душ, хотя очень хотелось. Вместо этого я дважды вымыл лицо, сначала горячей водой, а затем холодной. Потом я сел на край ванны, положил руки на колени, и тут меня затрясло, как в приступе малярии или перед внеочередной ревизией.
Я не боялся того, что экспедиция в Форт-Уиверн закончится множеством смертей, которые предсказала наша ясновидящая киска, или того, что сегодня погибну сам. Нет, меня страшило, что я переживу эту ночь, но вернусь домой без ребятишек и Орсона или что не смогу никого выручить, а заодно потеряю Сашу, Бобби, Рузвельта и Мангоджерри.
С друзьями этот мир еще можно терпеть; без друзей он будет страшно холодным.
Я в третий раз вымыл лицо, помочился из солидарности с Мангоджерри, вымыл руки (потому что ма, будущий разрушитель мира, научила меня правилам гигиены) и вернулся на кухню, где меня ждали остальные. Я подозревал, что все они — за исключением кошки — проделали тот же ритуал в других санузлах моего дома.
Поскольку Саша, как и Бобби, заметила в городе множество типов с рыбьими глазами и считала, что скоро начнется какая-то важная акция, следовало исходить из того, что за домом установлена слежка, единственной причиной которой является наша связь с Лилли Уинг. Поэтому Саша договорилась с Доги, что мы встретимся с ним подальше от любопытных глаз.
Сашин «Эксплорер», джип Бобби и «Мерседес» Рузвельта были припаркованы перед домом. Если бы мы уехали на одной из этих машин, за нами бы наверняка пристроился «хвост»; нужно было уйти пешком и совершенно незаметно.
За моим задним двором есть хорошо утоптанная тропинка, отделяющая этот участок и несколько соседних от рощи красных эвкалиптов и раскинувшегося за ней поля для гольфа «Кантри-клуба», который наполовину принадлежит Рузвельту. Скорее всего, за тропинкой наблюдали тоже. Едва ли нам удалось бы откупиться от соглядатаев приглашением провести воскресный вечерок в «Кантри-клубе».
Согласно плану мы должны были пройти задами несколько кварталов, рискуя привлечь внимание соседей и их собак, пока не ускользнем от слежки.
Из-за проведенной Мануэлем конфискации оружие оказалось только у Саши: «чифс-спешиал» 38-го калибра и две запасные обоймы в подсумке. Она не пожелала уступить пистолет ни Рузвельту, ни Бобби, ни мне, ни самой Мангоджерри и тоном, не терпящим возражений, заявила, что будет играть центра нападения.
— Где мы встречаемся с Доги? — спросил я, поставив чашки и блюдца в раковину. Тем временем Бобби положил последнюю булочку с корицей в холодильник.
— На шоссе Гадденбека, — сказала Саша, — как раз за Вороньим холмом.
— Вороний холм, — повторил Бобби. — Это мне не нравится.
Саша на мгновение задумалась, а потом ответила:
— Это всего лишь название. Разве холм может иметь отношение к рисункам?
Меня больше волновало расстояние.
— Слушай, это же семь-восемь миль!
— Почти девять, — ответила Саша. — Из-за всей этой кутерьмы мы не сможем встретиться в городе, не привлекая к себе внимания.
— Если мы пойдем туда пешком, это займет кучу времени, — возразил я.
— Ох, — отмахнулась Саша, — пешком мы пройдем всего несколько кварталов, пока не угоним какую-нибудь машину.
Бобби улыбнулся и подмигнул мне:
— Ну что, брат, понял, с кем ты связался?
— Какую машину? — спросил я.
— Какую угодно, — бодро ответила Саша. — Марка не имеет значения, лишь бы мотор работал.
— А если мы не найдем машину с оставленным ключом зажигания?
— Соединю напрямую, — заявила она.
— Ты знаешь, как это делается?
— Я была герлскаутом.
— Дочка говорит, что она дипломированная воровка автомобилей, — перевел Рузвельт Мангоджерри.
Мы заперли заднюю дверь, оставив шторы задернутыми и чуть притушив свет.
Я не стал надевать бейсболку с надписью «Загадочный поезд». Она больше не связывала меня с матерью и не сулила удачи.
Ночь была тихая и безветренная; в воздухе стоял слабый запах соли и гниющих водорослей. Луну скрывала пелена туч, тяжелая, как железная кастрюля с длинной ручкой. Тут и там облака пачкали отражения городских фонарей, напоминавшие пятна прогорклого желтого жира, но вечер был темным и идеально подходил для нашей цели.
