— Две вещи мы сможем запомнить, — сказал Бобби. — Но если советов будет больше, придется записывать.
— Держись от этого дела подальше, — повторил Мануэль, обращаясь ко мне и игнорируя Бобби. В его глазах не было сверхъестественного блеска, но от звучавшей в голосе стали по спине бежали мурашки. — Ты уже использовал все поблажки, которые я мог тебе дать. Я не шучу, Крис.
Сверху донесся какой-то треск и стук переворачиваемой мебели.
Я шагнул к двери, которая вела в коридор.
Мануэль остановил меня, протянув дубинку и сильно ударив ею по столу. Хлопок был громким, как выстрел. Рамирес сказал:
— Ты слышал, что я велел Фрэнку не слишком усердствовать. Так что успокойся.
— Здесь больше нет оружия! — гневно сказал я.
— У такого любителя литературы, как ты, может быть целый арсенал. Мы должны проверить это ради спокойствия публики.
Бобби прислонился к буфету и сложил руки на груди. Казалось, он смирился с нашей беспомощностью и спокоен как труп. Эта поза могла усыпить подозрения Мануэля, но я знал Бобби лучше и видел, что он готов взорваться. В правом ящике буфета лежали ножи, и я был уверен, что он выбрал эту позицию не случайно.
Но этот поединок мы выиграть не могли. А нам надо было сохранить свободу, чтобы выручить Орсона и пропавших ребятишек.
Когда наверху раздался звон бьющегося стекла, я пропустил его мимо ушей, обуздал свой гнев и процедил сквозь зубы:
— Лилли потеряла мужа. А теперь, возможно, и единственного ребенка. Это тебя не касается? Ты что, не человек?
— Мне жаль ее.
— И все?
— Если бы я мог вернуть ей мальчика, то сделал бы это.
От его слов у меня волосы стали дыбом.
— Ты говоришь так, словно он уже мертв… или находится там, куда тебе нет входа.
Без всяких признаков человечности, которая когда-то была его сущностью, Мануэль произнес:
— Я уже сказал, держись от этого дела подальше.
Шестнадцать лет назад жена Мануэля Кармелита умерла, рожая второго ребенка. Ей было всего двадцать четыре. Мануэль, который так и не женился второй раз, любовно и умело растил дочь и сына. У его сына Тоби был синдром Дауна. Мануэлю досталось сильнее, чем многим другим: он понимал, что такое долг и ответственность. И все же, глядя ему в глаза, я не видел в них и тени тех чувств, которые делали Мануэля прекрасным отцом и хорошим полицейским.
— А что с двойняшками Стюартов? — спросил я.
Его круглое лицо, скорее смешливое, чем злобное, обычно теплое как лето, теперь было холоднее зимы и тверже льда.
— И с Венди Дульсинеей? — не отставал я.
Наконец моя осведомленность вывела его из себя.
Голос Мануэля оставался спокойным, но он постучал концом дубинки по своей правой ладони.
— Послушай меня, Крис. Те, кто знает, что случилось, держат язык за зубами. Так что успокойся и помалкивай. Иначе нам придется применить способ Хаймлиха. Понял?
— Конечно. Я понятливый. Угроза убийством. Верно?
— Красиво изложено, — заметил Бобби. — Творчески, не прямо в лоб, сценически правдиво… А вот игра дубинкой — это уже штамп. Так играли садистов-гестаповцев в фильмах пятидесятилетней давности. Без этого образ фашиста был бы более убедительным.
— Я тебя в бараний рог скручу.
Бобби улыбнулся.
— Размечтался.
Казалось, Мануэль вот-вот огреет Бобби дубинкой.
Я быстро встал между ними, надеясь каким-то чудом пробудить в Мануэле совесть, и сказал:
— Мануэль, если я обращусь к людям и подниму шум, которого ты так боишься, кто всадит мне пулю в затылок? Ты?
Его лицо исказилось от искренней боли, но лишь на секунду.
— Я не смогу.
— Очень по-братски. Мне будет куда легче, если это сделает один из твоих помощников.
— Это будет трудно каждому из нас.
— Но тебе легче, чем мне.
— До сих пор тебя защищал авторитет матери. И то, что когда-то… ты был моим другом. Но не испытывай судьбу, Крис.
— Мануэль, за двенадцать часов украли четверых детей. Не многовато ли? Четверо за одного Тоби?
Обвинение в том, что он приносит в жертву других детей ради своего сына, было жестоким, но справедливым.
Лицо Мануэля почернело, как уголь, в глазах застыла ненависть.
— Ага. У меня есть сын, за которого я отвечаю. Дочь. И мать. На мне вся семья. Мне приходится труднее, чем такому гомику-одиночке, как ты.