И за что казнил? За измену. Будто не волен господин Великий Новгород выбирать себе господина и покровителя где пожелает, хочет — в Москве великого князя, хочет — короля Казимира, его господина Новгорода воля. И одно остается новгородским людям: сжечь слободы, сесть в осаду за валом и стенами не на жизнь, а на смерть.
Так выкрикивали на торгу и у Ярославова дворища боярские молодцы. Мелкота торгованы и черные мужики помалкивали, и что думали — поди их разбери. Знали мужики одно — скажи против слово, и проломят боярские молодцы несогласному голову кистенями. Где народ соберется, тут и они, вьются коршунами, пялят глаза.
Стояли кузнецы у навеса, разговором отводили душу, благо не было близко молодцов в цветных кафтанах и заломленных колпаках, нечего было делать боярским приспешням на пушечном дворе.
Кузнец Обакум, глядя куда-то мимо тоскливыми глазами, говорил:
— Заварили посадничиха Марфа да бояре кашу. Мужики слезами кровавыми плачут, а у Марфы на дворе каждый день праздник. Шел вчера мимо, полон двор вольницы, хмельные, песни орут. Холопы бочки с пивом и медом выкатывают, Марфа на крыльце стоит, вольницу потчует…
Другой сказал:
— Ей чего… Хлеба полны житницы, пива и меда в погребах тоже хватит. За хмельное да подарки Марфины приспешни мужикам глотки перегрызут… Волки лютые.
Вздыхали кузнецы:
— Попы в церквах не управляются по битым панихиды петь, а у Марфы пиры.
— А на торгу муки и зерна днем не сыщешь с огнем.
— Откуда сыскать! Москва все дороги засекла, ни пройти, ни проехать!
— Московским хлебушком только и жив был господин Новгород.
Гаврило Якимович сказал:
— Посадники сулятся: хлеб немцы подвезут морем, и рать от короля не сегодня завтра придет на подмогу.
Упадыш притворно заломил брови, будто удивился:
— Пошто ж господину Новгороду подмога, или мало ты, Гаврило Якимович, с товарищами пушек наготовил?
Гаврило Якимович опустил голову, неохотно ответил:
— Пушек довольно, пятьдесят пять.
Упадыш водил удивленным глазом по лицам кузнецов, допытывался:
— На кого пушки наготовили, ведаете?
Кузнецы опустили головы, виновато молчали. Один было начал:
— Тысяцкий сулился поверх поденного по деньге накинуть…
Упадыш поискал где примоститься, на глаза попался березовый обрубок. Упадыш сел, положил на колени гусли и Ждану:
— Заводи!
Над прокопченными навесами пушечного двора взвилась к синему небу в лад гуслям, зазвенела песня:
То не буйны ветры поднималися.
То не Ильмень-озеро разыгралося.
То рать удалая в поход собиралася…
А как всплачется в Новгороде родная матушка,
Уж ты, дитятко, чадо родное.
На кого свой булатный меч наточил, наострил?
На какого врага-супротивника?
На татарина ли поганого?
На свейца ли лютого?
Или на немца завидущего?..
Отвечает родной матушке
Молодец-удалец, чадо родное.
Наточил, наострил свой булатный меч,
Ссеку голову
Не татарину поганому,
Не свейцу лютому,
Не немцу завидущему.
Сниму голову
Родному братцу московскому…
Гаврило Якимович зажал в руке бороду, сидел, тихо покачиваясь. Упадыш перебирал струны, сам не отводил от кузнецов взгляда. Чуял — до сердца песня дошла. Да разве такая не дойдет? Перебирает струны, а у самого слеза щиплет веки. Вон и кузнецы отворачиваются, трут рукавами глаза, будто попала едкая, кузнечная копоть. Один Гаврило Якимович крепится.
Ждан завел песню тихо, теперь же звенел во весь голос: не поднимать надо новгородцам меча на единокровников, а стать заодно с Москвою на поганых татар, на жадную до чужого Литву, встать за Русь, отплатить за горе, за слезы, за все, чего натерпелись русские люди от татар и Литвы.
Окончил Ждан песню, и кузнецы стояли, опустив затуманившиеся глаза. Заговорил Обакум:
— На кого велел нам тысяцкий пушки готовить? Не на немцев и шведов, на свою ж братию — единокровников. Ладно ли такое, браты?
Смотрел в лицо кузнецам, жег взглядом:
— А кто на Новгород беду накликал? Бояре — рожи строптивые. Не хотят Москве поклониться, Литва им люба. Так ли, браты кузнецы?
Один сказал:
— Так!
Другой себе:
— Так!
Горячась, заговорили:
— Обакум правду молвит!
— Нам Москва не супостат!
— Пошто же кровь лить?
Обакум сдернул с себя кожаный фартук, весь в копоти и дырах, кинул на землю:
