— Да что ты, Валуня! Я — не ведун, дорогу к логову татей не лучше тебя представить могу!
— Радим, но ты ужо ведьму в Ладоге нашел? Значит, и сейчас ворогов отыскать сможешь. Делай то же самое.
— Что делать? Там град был, а тут леса. Там все вокруг терема крутилось, а тут незнамо куда идти. Запутал вас Остромир.
Сигват слушал разговор скомороха и отрока молча. Серьезное выражение не сходило с его лица, даже когда Радим пытался шутить.
— Как подлинный чародей, я должен был вас очаровать. Однако вижу рожи кислые, очи грустные… Не дело — когда сбитеня еще целый жбан!
— Опечалил ты нас, Радим. Не хочешь товарищам помочь.
— Не возводи напраслину, Валуня! Я лишь сказал, что Остромир меня не за того принимает. Чем смогу — помогу! Вот, к примеру, когда бежал из Березейки, в лесу на безликих наткнулся. Еле утек. Чудные речи они молвили, о боге своем говорили, погибель всем иным готовили.
— У Березейки? А ты не ошибся с татями? Как же они успели тем же днем Большое Козине разорить? Туда полдюжины поприщ скакать.
— Не ведаю. Может, этих татей не одна ватага, а много?
— Господин говорил, что они одного предводителя слушают. Те, кто выжил после встречи с татями, называют его кривым, или однооким.
— Точно! Видел такого в лесу! Одного ока на личине нет, лыс, совсем как Сигват, заливает соловьем о каком-то лоне святом!
— Жаль, ты в Березейку не вернулся. А то б накрыли разбойничков.
— Ох, Валуня, разбойничков б накрыли, да и меня тоже под горячую бы руку порешили.
— И то верно.
Сидели долго, до самых звезд. Когда кончился сбитень, послали за вином. Обсуждали, как можно найти татей, где на их стоянку выйти. Ничего определенного не решили. Упились так, что глаза слиплись, а голова стала упорно падать на грудь. На этом и Покончили. Утро вечера мудренее. Скомороху посте-лили на полу у самого очага. Куда легли Валуня и Сигват, Радим не запомнил: хмель усыпил быстрее ус-талости.
Разбудил скомороха скрежет у самого уха — будто два камня терлись друг об друга и никак не могли притереться. Глаза открывать не хотелось, ибо сон был приятный, расцвеченный красавицами-молодицами, давеча виденными у Армена. Однако, когда в лицо пахнуло жаром, Радим заставил себя расцепить веки. И тут же пожалел.
В очаге пульсировали жизнью алые угли. Приняв образ полыхающего ока и тонкого пламенеющего рта, они живо напомнили скомороху ночь в баньке.
— Не-ет… Опять… — простонал Радим и закрыл глаза.
Однако видение не пропало. Даже сквозь опущенные веки алое лицо было хорошо различимо.
— Тебе не ш-шкрыться, ш-шмертный! — послышался шипящий голос. — Покайш-шя в грех-хах-х! Верниш-шь в ш-швятое лоно!
Страха, как это случилось в первый раз, не было. Радим был встревожен, напряжен, но отнюдь не напуган. Ему не нравилось, что какая-то пакость портит его сон, но знание того, что алое лицо только на вид ужасно, а вообще не кусается, пламенем не плюется, придавало уверенности.
— Двинеш-шься меж-жду шош-шен и придеш-шь к заветной ш-шели! Не ш-шворачивай! Не размыш-шляй! Вш-штань и ш-штупай к святому лону!
Скомороху показалось уместным спросить:
— Что это за лоно?
— Ш-швятое лоно земли скиф-фской одно наш-шве-те! Поклониш-шь ему! Верниш-шь к нему!
— Скифской? Это где такое? Я в Новгородчине не знаток…
— Торопиш-шь, ш-шмертный! Чаш-ш ш-штраш-шного ш-шуда близок! Штупай к ш-швятому лону!
— Я бы все-таки хотел выспаться…
— Отвергнувш-шие зов сдох-хнут! Принявш-шие щ-швятое лоно будут ж-жить веш-шно!
— Клянусь Сварогом, надоело…
С оглушительным шипением алое лицо исчезло. Очаг принял обычный вид.
— Радим, это ты? — Рука Валуни легла скомороху на плечо.
— Я… Ты видел?
— Что?
— В очаге. Лик.
— И ты его видел? У меня ужо душа в пятки спряталась, как приметил! Что это было-то?
— Не ведаю. Я его уже в Березейке видел. — Да ну?
— Точно. Только тогда я с ним не говорил. А сейчас вот решился.
— Неужто? Я только его слышал, а тебя нет… Как змеюка шипел что-то про лоно святое и сосны.
— Сосны… Да, он еще Скипию какую-то поминал.
— Это что?
— Морена ведает! Странная речь была. Одно понял: за собой зовет. Только куда — не ясно.
— Мне ясно, — из темноты раздался голос Сигвата. Он поднялся с лавки и зажег лучину от тлеющих углей. — Отсюда есть две тропы: одна через березовую рощу, другая через сосновый бор.
