С неизменной улыбочкой на устах Туровид объяснил произошедшее.
— Ты же знаешь, из волхвов я, а потому в известные волховские места тянет. Тут сила могучая, боги близко. Но давеча ощутил, что кто-то к этим силам взывает, да неслабо. Решил — пойду посмотрю. Глядишь, друга найду. И точно! Да только к богам не друг взывал, а враг. А другу помощь неотложная требовалась. Уж не верил я, что нынче еще остались жрецы Чернобога. Ан нет. Смотрю, жертву ему готовит. А на заклании кто? Ба — знакомое лицо! Радим! Конечно, я по-любому вмешался бы, но, увидев тебя, просто вскипел. Немного силу-то и не рассчитал. Пару деревьев сжег. Ладно, не беда. Лес густой, меня простит. Главное, вороги разбежались кто куда. А мне того и надо.
Радим, конечно, подозревал о могуществе великого заводилы, но того, что тот деревья волшбой палит, не знал.
Скоморох покачал головой:
— Силен. Благодарствую. А что о моем черном сне сказать можешь? Не первый раз такой у меня.
— Странный сон. Будто кто-то извести тебя черной ворожбой надумал, а ты не даешься.
— Вот спасибо. Утешил… — горько произнес Радим.
— Не печалуйся. Могу и ошибаться. Мою б тетку сюда, она бы точно любой сон растолковала. Мне сподручнее скоморошьи чудеса наводить.
— Лес ты пожег знатно.
— Ну, с кем не бывает!
— И по-моему, кого-то пришиб. Вон из-под поваленного ствола пятки торчат.
— Татю, верно, досталось. Но убил его не я. Деревце лишь ноги придавило. Свои, когда бежали, горло ему полоснули. Они пояс с него рвать ринулись, а он сопротивляться вздумал. Чернобожцы, одно слово.
— Вот оно как. Сломали, значит, — задумчиво произнес Радим.
— Он тебе хорошим знакомцем был?
— Не то чтобы очень, но кое-какие у нас счеты водились… Убить он меня хотел.
— Тогда не переживай. Теперь он тебе не опасен. Да и кое в чем помощником будет…
Туровид подошел к распростертому телу и начал стаскивать с него одежду.
— В твоем рубище только милостыню просить, а порты и на то не годятся. Ему — все одно, барахло боле ни к чему. Лапотки надень. А то босый, смотрю, ходишь, — все пальцы сбил.
Радим начал послушно переодеваться.
— Поднимайся. И бодрее, бодрее!
— А в знахарстве ты силен?
— Тебе зачем?
— Да вот намедни змея покусала. Думал, к предкам уйду, ан нет, все еще мучаюсь. Щас жар вернулся.
— Ядовитая змеюка была? И какова на вид?
— Здоровенная такая. Голов три, а цветом как смарагд.
— Нехорошая тварь. Никогда не видывал, хотя слышать приходилось. Древнее чудовище, волшебное. Во что вляпался, Радим?
— Ох, не спрашивай. Сам не понимаю. Сначала что-то дернуло в Новгород податься, чтобы в дальние края отчалить. Потом бискупли люди на меня целую облаву устроили. Затем девчонку встретил. Ради нее в такое пекло полез… До сих пор расхлебываю.
— Вот за Новгород и облаву я у тебя прощения просить должен. Тут уж извини, за Русь тебе пострадать пришлось. А про девчонку ничего не знаю. Ворожея?
— Постой! Как за Русь? Ты тут при чем?
— Так сие я надоумил ту гадалку, что ты в Смоленске повстречал, путь-дорожку на полночь указать. Дело такое, Радим, что без помощи никак нельзя было. До Луки слух дошел, что с нашего Коло человек едет. Надо было его по ложному следу пустить. О тебе тут и вспомнил. А как тебя заманить в земли, в которые ты особо не стремишься? Вот и велел гадалке сказать, что, коли за море отправишься, там счастье найдешь.
— Коварный! Я ж в обиду уйду!
— Не надо, Радим. То ж не заради меня одного. Лука задумал со скоморохами разом покончить. Велел списки писать да повсюду нашего брата отслеживать. На то и митрополичье поручение имел. Того и гляди, день кровавых личин объявили бы. Пришлось покрутиться. Иллариона, по смерти Ярослава Владимиры-ча, с митрополичья престола попросили. Заместо него Ефрем из греков приехал, местных порядков не разумеет, свои установить желает. То и хорошо. С его помощью Луку и скинем. Для того сюда и подался.
— Но я тут при чем? Меня почто к смерти гнать?
— Не горюй, Радим. Жив ведь! Я был уверен, что вывернешься, а общему делу поможешь. Все так и вышло. Коли мы проиграем, мало никому не покажется. Разом без заработка останешься, а может, и без головы. А с Русью что сотворится? Беда одна! Конец придет. Пока веселие на Руси ести, ничто нам не страшно. Без веселия же — погибель.
