Его назначили дежурить в вестибюль общежития «Дуб», он командует подразделением, что, в сущности, сводится к тому, чтобы рассредоточить подчиненных так, чтобы повсюду, где надо, были свои глаза и уши. Расставить требовалось двадцать человек, более чем достаточно. Пакстону не хотелось, чтобы Викрам мог обгадить его перед Добсом более, чем уже успел.
Народу в вестибюле было чуть меньше обычного. Многие, видимо, сидели по квартирам, раз уж вскоре предстояло туда вернуться. Пакстон несколько раз обошел порученную ему территорию, заметил несколько удобных точек для ведения наблюдения, которых прежде не замечал, и пошел к Административному корпусу, где предстояло встретиться с Викрамом для получения последних указаний.
Тот же самый конференц-зал. Та же теснота, хотя без Добса атмосфера менее напряженная. Викрам стоял, сотрудники постепенно собирались. Зал заполнился, и Викрам пристально осмотрел собравшихся, всем своим видом требуя тишины. Все умолкли, как бы не решаясь говорить одновременно с ним.
– Хорошо, – сказал он, когда в зале наступила тишина. – Итак, сегодня важный день. Что тут говорить, яснее ясного. Облажаетесь, достанется мне. А это означает, что я уж постараюсь, чтобы и вам досталось. Все ваши номера сотовых у меня есть, буду рассылать вам новости, держать в курсе дела. Их будут получать все, перечисленные в списке, так что не обращайте внимания на сообщения, не имеющие к вам отношения. Если чьих-то номеров в списке нет…
Сзади кто-то захихикал, видимо, смешным показалось то, как Викрам выделил слово «списке», как герой научно-фантастического фильма, в дверь к которому ломятся брызгающие кислотой инопланетяне. Викрам замолчал.
– Если кого-то нет в списке, задержитесь. Я еще несколько минут буду здесь отвечать на вопросы.
Он хлопнул в ладоши, показывая, что собрание окончено. Кто-то открыл дверь, чтобы впустить в зал свежий воздух. Собравшиеся стали выходить. Пакстон кивнул Викраму, давая понять: «Я тоже в команде», но говорить с ним не собирался. Викрам только нахмурился.
На полдороге к общежитию «Дуб» часы зажужжали.
До начала обновления программного обеспечения остался час. Не имеющие иных указаний, пожалуйста, пройдите в свою комнату.
Цинния
«До начала обновления программного обеспечения остался час. Не имеющие иных указаний, пожалуйста, пройдите в свою комнату».
Затем:
«Пожалуйста, доставьте последний заказ к конвейерной ленте».
Стеллаж, двигавшийся перед Циннией, остановился. На верхней полке находилась коробка с мозаикой, которую ей необходимо было достать. Цинния забралась на стеллаж, не потрудившись пристегнуть ремень безопасности, и подумала, не оштрафуют ли ее за это.
Не то чтобы это имело такое же значение, как удачное приземление.
На верхней полке она нашла контейнер с мозаикой, вынула коробку и зарегистрировала ее с помощью часов.
Затем задержала дыхание, повернулась и прыгнула вниз.
В животе все сжалось. Она прижала подбородок к груди и выставила руку. Во-первых, чтобы придать телу нужное положение, во-вторых, чтобы вывихнуть плечо. Оно легко выскакивало после задания в Гвадалахаре.
В момент приземления она почувствовала, как плечо сдвинулось, и головка плечевой кости вышла из сустава. Цинния с силой выдохнула, выталкивая воздух из легких, как будто этим можно было умерить боль. Боль, естественно, не ослабела. Цинния перекатилась на спину, левая рука – как кусок мяса, привязанный к туловищу. Боль ревела по всему телу, как фальшививший оркестр.
Вдох. Выдох. Она сосредоточилась на боли, на ее какофонии. Пусть она заполнит ее целиком. Такая уж эта штука, боль. Люди, борясь с нею, рвали себя на куски. Секрет заключался в том, чтобы принять боль как временную реальность и сосредоточиться на чем-то другом. Например, на том, чтобы встать.
Кто-то из находившихся поблизости людей остановился. Немногие. Слишком многие стремились успеть доставить последнюю вещь к конвейеру. Цинния здоровой рукой подняла коробку с мозаикой и, шаркая, пошла к конвейеру, находившемуся, по счастью, рядом. Затем подняла часы, но тут выяснилось, что она не может нажать на кнопку в верхней их части, потому что другая рука безжизненно висела вдоль туловища. Цинния надавила на часы подбородком, дождалась нужной реакции и сказала:
