Если все пойдет по плану, вскоре Гибсон со свитой сядут в трамвай. Трамвай налетит на диск, сойдет с рельсов, многие будут травмированы или погибнут. В том числе Пакстон. Цинния представила себе, как это будет. Тела. Кровь. Он, весь изломанный, в самой гуще, его глуповатое лицо разорвано.
Цинния отодвинула в сторону эту картину, стараясь не обращать внимания на тихий писк и-и-и-и-и-и в ухе. Кто такой Пакстон? Какой-то парень. Какая кому разница? Люди смертны. Они умирают. Это просто кожно-мускульные мешки с начинкой. Благодаря этой начинке они двигаются и говорят. Но, в конце концов, это всего лишь мясо.
И вообще в мире людей слишком много. Перенаселение привело их в это Облако, откуда они даже не могут выбраться, так что определенное сокращение численности населения не такая уж ужасная вещь. Кожно-мускульных мешков, выделяющих двуокись углерода и потребляющих ресурсы, станет чуть поменьше.
Кожа у нее зудела. Цинния остановилась. Волоски на коже встали дыбом. Она близка. Она не знала, к чему, но чувствовала это. Гудение.
Перед ней находилась металлическая дверь с большим колесом посередине. Цинния подбежала и провела запястьем перед панелью доступа.
Красный.
Она попробовала еще раз. Красный.
Может быть, коричневые не имеют сюда доступа. Вероятно, сюда уже направляются охранники. Каким именно образом она облажалась? Этого она не знала, но, независимо от этого, время поджимало. Она отклонила корпус назад и ударила пяткой по панели так сильно, что почувствовала удар всей ногой. Раз, другой. После пятого удара диск вывалился из стены и повис на цветных проводах.
Прощай, тонкая игра. Она стала переподключать провода. После третьего удара током диск загорелся зеленым. Цинния повернула колесо, дверь приоткрылась. Она снова подумала о Пакстоне.
Вспомнила, как он обнимал ее.
Как спрашивал о прошедшем дне и с интересом слушал.
Он был словно пара домашних шлепанцев и одеяло.
– Вашу мать, – сказала Цинния. – Вашу мать.
Она ударила ладонью по двери.
Достала телефон. Нашла последнее его текстовое сообщение и набрала:
Не входи в трамвай.
Отправить.
Затем:
Пожалуйста.
Телефон издал подобие свиста, и Цинния почувствовала такое облегчение, будто несла на плече мешок с песком и сейчас поставила его на землю. Вероятно, она совершила ошибку, но можно было надеяться, что это хорошая ошибка.
Пакстон
Пакстон уставился на экран телефона. В это время Гибсон и сопровождающие по очереди заходили в вагон. Когда вошли все, в вагоне стало тесно. Все смеялись, как будто это игра для взрослых. Сколько человек может втиснуться в вагон? Независимо от того, сколько народу уже набилось, толпившиеся в дверях приглашали войти тех, кто еще оставался на платформе.
Дакота, стоявшая возле трамвая, посмотрела на Пакстона и нахмурилась. Потом брови поползли вверх и губы скривились – она заметила у него в руке телефон. Она повернулась к Пакстону и сжала кулаки.
Что это значит?
Почему Цинния не хочет, чтобы он вошел в трамвай?
Дакота опустила руку вниз, чтобы никто не заметил, и сделала жест Пакстону. Он не понял: то ли она хотела, чтобы он подошел, то ли чтобы убрал телефон.
Мысль глупая, но Пакстон подумал: текстовое сообщение имеет тон. Тон отчаяния? Страха? Он не понимал, как сообщение может иметь тон, но оно его имело. Цинния о нем беспокоилась. Почему она может о нем беспокоиться?
Сказано было не входить в трамвай, как будто с трамваем что-то неладно.
Дакота шла к Пакстону, поднимая руки, как бы собираясь забрать у него телефон. Он уже собирался спросить об этом, но, похоже, посадка в трамвай закончилась, все были довольны количеством поместившихся людей, и трамвай был готов к отправлению.
– Подождите, – сказал Пакстон.
– Что, твою мать, с тобой такое? – сказала Дакота.
– Стойте! – сказал Пакстон, прошел мимо нее и махнул у открытой двери, за которой в салоне трамвая, кивая толпе, стояли люди.
Все в вагоне растерянно переглянулись.
Все, кроме Карсона. Он встретился взглядом с Пакстоном, и его лицо сморщилось, как будто он пытался сосчитать что-то в уме. Глаза Карсона расширились, челюсть отвисла, лицо покраснело, и он стал поспешно пробираться к выходу, крича на мешавших ему людей, как будто спасался с тонущего корабля.
