Гоблин-чердачник следил за монахом, который, стараясь остаться незамеченным, в свою очередь шпионил за ученым. Гоблин терпеть не мог этого монаха, и у него были причины для ненависти. Монах никого не любил и ни к кому не испытывал ненависти: он был честолюбив и фанатично предан церкви. Ученый же как раз крал некий предмет, похожий на рукопись, который нашел в переплете древней книги.
Час был поздний, и в библиотеке стояла ночная тишина. Время от времени за плинтусами скреблась мышь. Свеча на столе, за которым занимался ученый, догорая, тянула дымным пламенем.
Взяв рукопись, ученый засунул ее под рубашку и, закрыв книгу, поставил ее обратно на полку. Поплевав на большой и указательный пальцы, он потушил свечу. Бледный луч луны, пробившийся сквозь высокие окна, заставил чердачника нырнуть в темноту, — вся библиотека теперь была залита голубоватым призрачным светом.
Покинув свое рабочее место, ученый двинулся меж столов, направляясь в холл. Монах отступил подальше в тень и дал ему пройти мимо. Он не сделал ни малейшей попытки остановить его. Гоблин, полный ненависти к монаху, наблюдал за происходящим, задумчиво почесывая затылок.
Марк Корнуэлл доедал хлеб с сыром, когда раздался стук в дверь. Комнатушка его была маленькой и холодной; пламя, лизавшее хворост в небольшом камине, почти не согревало помещение.
Корнуэлл стряхнул крошки сыра с камзола, открыл дверь и увидел, что на пороге стоит маленькое морщинистое существо — едва ли трех футов роста, одетое в потертые кожаные штаны. Ноги у него были голые и волосатые, а поверх рубашки на нем была темно-красная куртка. На голове торчал остроконечный колпачок.
— Я гоблин-чердачник, — сказал ночной гость. — Будь так любезен, впусти меня!
— О, конечно, — сказал Корнуэлл. — Я слышал о вас. Но думал, что это сказки.
Войдя, гоблин направился к огню. Примостился перед ним на корточках, протянул руки к пламени.
— С чего это ты решил, что мы — сказка? — обиженно спросил он. — Ты же знаешь, что существуют и гоблины-эльфы, и другие члены Братства. Так почему ты сомневаешься в моем существовании?
— Не знаю, — признался Корнуэлл. — Наверно, потому, что мне никогда не доводилось вас видеть. Я думал, что вы — всего лишь выдумки студентов.
— Я умею хорошо прятаться, — сказал гоблин. — Живу я обычно на чердаке. Там полно укромных местечек, где найти меня довольно трудно. Некоторые из этих монахов, которые целые дни просиживают в библиотеке, просто невыносимы. У них совершенно нет чувства юмора.
— Хочешь сыра? — спросил Корнуэлл.
— Конечно, хочу. Что за дурацкий вопрос.
Отойдя от камина, он вскарабкался на грубую скамейку, стоявшую у стола, и оглядел комнату.
— Вижу, — сказал он, — что жизнь у тебя нелегкая. Никакого уюта. Мебель жесткая, и все разбросано.
— Так уж получается, — вздохнул Корнуэлл. Вынул кинжал из ножен, он отрезал ломоть сыра, положил его на хлеб и протянул бутерброд своему гостю.
— Небогато, — заметил гоблин.
— Это все, что у меня есть. Но ведь ты пришел не ради сыра и хлеба.
— Нет, — сказал гоблин. — Я видел, чем ты занимался вечером. И видел, как ты украл рукопись.
— Ясно, — сказал Корнуэлл. — И что же теперь?
— Ничего, — ответил гоблин. Он откусил кусок сыра. — Я пришел сказать тебе, что этот монах, Освальд, тоже видел тебя.
— В таком случае, он должен был бы остановить меня. И заставить вернуть похищенное.
— Кажется мне, — сказал гоблин, — что ты явно не испытываешь никакого раскаяния. Ты даже не пытаешься отрицать, что совершил кражу.
— Ты меня видел, и все же не предал меня. Значит, дело гораздо серьезнее, чем кажется.
— Вполне возможно, — сказал гоблин. — Как давно ты здесь учишься?
— Почти шесть лет.
— Значит, ты уже не студент. Ты ученый.
— Большой разницы тут нет.
— Я тоже так думаю, — согласился гоблин, — но это означает, что ты уже не мальчик. И студенческие проказы тебе не к лицу.
— Думаю, так оно и есть, — сказал Корнуэлл, — но не вижу, к чему ты клонишь…