— Ничего подобного, — возразила Мэри. — Прошлым вечером у нас было большое празднество.
— Они просто ненасытны, — сказал людоед. — Такая уж у них натура. Несмотря на их симпатичные рожи и веселый характер, они всего лишь ненасытные утробы, на которые сверху насажена башка.
Когда Корнуэлл расположился рядом с людоедом эльф предложил ему чашку чая. Чашечка была крохотная, и его пальцы очень осторожно держали ее Чая в ней было лишь наполовину, потому что напиток тоже подходил к концу.
— Людоед, — сказала Мэри, — поведал мне о моих родителях. Похоже, он хорошо знал их.
— Особенно твоего отца, — подтвердил людоед. — Мы с ним выяснили, что у нас много общих интересов. Много вечеров просидели мы вот тут бок о бок, как сидим сейчас втроем. Долгие вечера провели мы за разговорами. Он был умный и чуткий человек, и разговаривать с ним было сущим удовольствием. Он был и ученым и подлинным джентльменом. Он глубоко уважал наши земли и их население и не чувствовал страха перед ним — качество, довольно редкое для людей. С его любимой женщиной я виделся куда реже. Но испытывал искреннюю симпатию к ним обоим, а их обаятельного ребенка я любил, словно она была моей дочкой — хотя смешно и подумать, что у меня могла быть дочка. Лежа в своем убежище, пока она кидала в меня камни и палки, я представлял себе, как она, изображая ужас, сейчас умчится отсюда, и трясся от смеха.
— Как-то трудно себе представить, — сказал Корнуэлл, — что вы способны трястись от смеха.
— Вы так считаете, мой дорогой сэр, лишь потому, что вы не знаете меня. У меня масса достоинств и много, я бы сказал, ценных качеств, которые не видны с первого взгляда.
— Со вчерашнего дня, — сказала Мэри, — меня не покидает мысль, а не явились ли мои родители из того самого мира, откуда родом мистер Джонс, как он говорит.
— Я уверен, — сказал людоед, — что они именно оттуда. Не только из-за того, что они говорили или делали. После появления вашего мистера Джонса мне бросилось в глаза определенное сходство — некоторые особенности характеров, то, как они оценивают вещи и явления, определенная мягкая самоуверенность, которая временами могла переходить и в надменность. Нет, у них не было ничего из тех волшебных машин, что Джонс притащил с собой; они пришли как скромные путники, неся все свое добро за плечами. Помнится, я грелся на солнышке, когда увидел, как вы все втроем спускаетесь по склону холма и переходите мостик, и это было самое приятное зрелище, которое довелось увидеть моим старым совиным глазам. Они несли с собой только те вещи, которые могли пригодиться в повседневной жизни на Затерянных Землях, и я порой думал, специально ли они их подобрали или же у них в самом деле ничего не было.
— И они нравились вам, — сказала Мэри.
— Конечно. Они мне очень нравились. И мне было страшно грустно в тот день, когда они ушли на запад, держа путь к Проклятой Долине. Они хотели взять и тебя с собой, моя дорогая, но я отговорил их. Я понимал, что убеждать их не ходить к Долине бессмысленно, потому что для того они и пришли сюда. Как я уже говорил, они никого не боялись. Они верили, что, если придут с миром, то их ждет такой же прием. У них была едва ли не детская вера в силу добра. Я думаю, единственная причина, по которой они согласились оставить тебя, заключалась в том, что ни на секунду они не верили, что больше не вернутся. Они успокаивали себя, расставаясь с тобой, что делают это, дабы уберечь тебя от трудностей пути. Не от опасностей, ибо они никогда не хотели признать, что опасности существуют на самом деле.
— Значит, они ушли на запад, — сказал Корнуэлл. — И что же они там искали?
— Я этого не знаю, — ответил людоед. — В сущности, они никогда ничего мне не говорили. В свое время я думал, что знаю их цель, но теперь я в этом не уверен. Они там что-то хотели найти. Мне казалось, они достаточно точно представляют цель своих поисков.
— И ты думаешь, что теперь они мертвы? — спросила Мэри.
— Нет, я так не думаю. Год за годом я сижу тут, на пороге моей пещеры, и смотрю на пространства, что простираются передо мной. Честно говоря, я не верю, что когда-нибудь увижу, как они возвращаются Но, увидь я их, я не был бы удивлен. Несмотря на всю их мягкость, в них была такая несгибаемость, словно они были бессмертны, и смерть должна была обходить их стороной. Я знаю, что звучат эти слова Довольно странно, и, несомненно, я не прав, но порой меня охватывают чувства, которые не поддаются никакой логике. Я видел, как они уходили. Я наблюдал за ними, пока они не скрылись. А теперь, мне кажется, я увижу, как и ты уходишь, ибо, насколько я понимаю, ты пришла, чтобы последовать по их следам. — Тут людоед обратился к Корнуэллу: — Она пойдет вместе с тобой, и я вижу, что нет сил, которые смогли бы остановить ее.
