Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
D.D. прекрасный человек…
Шепелев сначала несколько мгновений призадумался, переваривая пушкинские рифмы, пробурчал:
— Д.Д. прекрасный человек, — потом дернулся и легонько похлопал в ладоши, выпалив. — Преклоняюсь!
Пушкин как не заметил этот жест, сказал снова о своём:
— Вот думал сам дела на неделю. А ведь тут из-за карантина месяц в заточении. Невесть сколько времени еще промотаюсь. Оно с одной стороны, благо для уединенного творчества, с другой, в Москве ждет невеста. Да и в Санкт-Петербурге батюшка беспокоится, как дела…
— Столицы. Москва, Санкт-Петербург, — прожёвывал каждую букву Шепелев. — Свет весь там, а я средь этого железа, — кивнул в сторону завода. — В Москве меня тоже ждет дом на Швивой горке. А в Петербурге… Есть там родственник по супруге Сила Андреевич, полковник отставной лейб-гвардии, в нонешним годе уволенный со службы по болезни.
— А я слышал, — вспомнил знакомое имя Пушкин. — Сила Андреевич Баташов, как же. У него и проживает ныне Петр Андреевич Вяземский. Ну да, у Прачешного моста.
— Вот как! Мир, как всё говорят, тесен! — посмеялся Дмитрий Дмитриевич.
Опять посмеялись вместе, и среди смеха Александр Сергеевич вспомнил про спор с Вяземским:
— Не знаете, случаем, Дмитрий Дмитриевич, здоров ли Полиньяк?
— Как? — не понял Шепелев.
— Да, вспомнил, что до моей поездки в Нижегородскую губернию поспорил с Петром про переворот во Франции. На бутылку шампанского. Я полагаю, что Полиньяка за то должно приговорить к смерти. А Вяземский, что это не законно и аморально. Ну…
Шепелев пожал плечами, сказав нетвердо:
— Да… Наверняка, уж Луи Филипп посадит его. Франция это не Россия. Не Выкса, ежели хотите… Вы, наверно, про Выксу с её заводами читали у Свиньина. И что-нибудь помните? — вернул Шепелев в Выксу.
— Да… Ну — замялся Александр Сергеевич. — Статью читал несколько лет назад, всё разве упомнишь? Баташовы основатели, рукотворные пруды…
— Покажу я Вам в натуре, будьте покойны! — округлил глаза Шепелев.
— Не знаю… Стоит ли, — не захотел Пушкин. — Далек я от этого. И потом, ведь тороплюсь, Дмитрий Дмитриевич. Невеста ждёт… Я и здесь-то, по большому счёту, чтобы пробиться домой.
— Александр Сергеевич! Два-три дня невеста подождет, целей будет, — развел руками улыбаясь во все усы Шепелев. — У меня для Вас найдется досуг. Библиотека у меня большая, приобрел у Чаадаева — пятнадцать тысяч томов. Извольте. Охота? Пожалуйте. А я, — как-то сердито уже говорил генерал. — Разве Вам герой отечественной войны не интересен?
— Интересны, Дмитрий Дмитриевич, как же, — показно вздыхая, успокаивал поэт.
— Я Вам скрашу здесь эту временную потерю невесты, уж будьте покойны — будут дела!
— Да дела, Дмитрий Дмитриевич, — корчась и глупо улыбаясь говорил Пушкин. — совсем противоположные Вашим планам меня здесь увлечь.
— Успокойте старого гусара, что несколько дней, аккурат до престольного праздника погостите, — настойчиво уговаривал Шепелев. — Тем более, что и для Вашего нелегкого писательского ремесла найдутся темы.
Пушкин вздохнул глубоко, достал платок и прикоснул к губам.
— Да… — спрятал платок, — Дмитрий Дмитриевич, оно, конечно, спасибо… А не слышали ли про моего деда Осипа Ганнибала, имевшего честь служить здесь? — вспомнил Александр Сергеевич.
— Ганнибала? — задумался Дмитрий Дмитриевич. — Это, наверно, при тесте моем Иване Родионовиче? Не знаю… А знаете, кто может знать? — нашелся Шепелев. — Древний Константинов в Решном. Вот он, наверняка и помнит.
— Вот как? — оживился Александр Сергеевич, — А как свидеться с ним?
— Свидетесь, непременно свидетесь. Только сначала…
— Охота!
— Так точно!..
После обеда господа вознамерились выйти в парк и, проходя к выходу на первом этаже, подошли к чудесной винтовой лестнице.
