Прошло много веков, волшебники Эллады были изгнаны с Олимпа, и, сменив имена, бродили по мощёным дорогам Римской империи, пока, наконец, не исчезли вовсе. Флейта Пана попала сначала к воинственным персам, что ходили походами в Грецию, а от них ещё дальше на Восток — в Согдиану, где жил некогда поэт-отшельник, имени которого теперь никто не знает. Однажды вечером, когда отшельник сидел под старой сливой, голые и почти безжизненные ветви которой были усыпаны цветами (так бывает у совсем старых сливовых деревьев), по пыльной иссушенной дневным зноем дороге проходил путник. Увидев отшельника, он подошел и молча остановился рядом. Посмотрел, как поэт записывает острым прутом на земле своё новое стихотворение, а затем, восхищённый, достал из заплечного мешка флейту и положил рядом с бороздками строчек.
— Я украл её, — неожиданно признался он. — Но зачем мне флейта? Когда я начинаю играть, мне чудится, что со мной разговаривает тоскующая дева. Ты знаешь, поэт, что великий мудрец Лао Цзы родился под сливовым деревом? Говорят, мать его носила сына во чреве несколько десятков лет и родила глубоким стариком. Оставь эту флейту себе. Если правильно подобрать звук, ты сможешь превращать своих врагов в деревья.
И, оборвав бессвязную речь, путник неожиданно развернулся и направился обратно — в ту сторону, из которой пришел. Отшельник проводил его удивленным взглядом — он не знал, что довелось ему встретить одного из самых необычных людей, которые жили на этой Земле. Вечного Вора. Но через несколько мгновений поэт уже забыл о странном путнике, к нему вернулась Муза. А волшебный инструмент и вовсе вскоре отдал беднякам ближайшего городка, страдавшим от жадности и притеснений своего правителя. С тех пор город стал быстро богатеть и расти. В центре его появился огромный сад, и каждого нового правителя приводили сюда показать, что стало с теми, кто притеснял простой народ. Десятки, если не сотни деревьев впечатляли. Особенно, когда начинала звучать флейта, и сквозь их морщинистую древесину проступали алчные и злобные лица. Эти встречи правителя и горожан устраивались ежегодно. На всякий случай. Ибо власть по сути своей куда более жадна, чем самая алчная торговка на восточном базаре.
И город жил — счастливо, мирно и богато. Поэт-отшельник давно умер, оставив после себя прекрасные стихи, а волшебную флейту Пана все передавали из рук в руки, пряча и сохраняя в надежных тайниках. Пока однажды человек, что оставил её поэту, не вернулся в эти места. Вечный Вор, он был первым, кто позарился на чужое добро в самые древние времена, и за то оказался наказан Всевышним на вечные скитания и бесцельное воровство. Он крал чужую пищу, и была она ему горька и противна. Крал чужое вино, но едва прикасался к нему губами, как оно становилось уксусом. Одежда не согревала его тело, а обувь не хранила подошвы ног от острых камней. Он дал потомство многим женщинам, и в роду их до сих пор время от времени рождаются люди, что больны воровством: они крадут не из алчности, а просто потому, что не могут, и добытое нечестным путем не ласкает рук их. Вечный Вор заночевал в городе, а утром ушёл и унёс волшебную флейту.
И жизнь большого города, словно похудевшие осенние воды Согда Самаркандского, снова вернулась в прежнее русло. Правители стали злыми и жестокими, большой сад был вырублен, а жители обеднели, как в старые недобрые времена. Южное солнце всё так же осыпает свои лучи на купола мечетей, но муэдзины теперь не ходят по пыльным и узким улочкам и не стучатся во дворцы правителей. Они призывают к молитве с высоких минаретов, и во дворцах за закрытыми окнами их не слышно.
Король был в отчаянии. В королевстве не осталось ни одного даже самого завалящего, самого трусливого, самого никудышнего рыцаря. Перевелись один за другим, спасая его похищенное чадо, его кровинушку, его прелестное дитя. Пятьдесят два бесстрашных рыцаря, пропавших без вести в далеком горном ущелье.
Внезапно двери с шумом распахнулись и в королевские покои влетел Первый Министр.
— Нашли! — радостно выкрикнул он. — Ваше Величество, еще одного нашли!
