Но каждая голова была тяжела, как гигантская тыква, а все вместе они были куда больше лошади Альберика. Тогда он достал большой охотничий нож, раскрыл пасти и вырезал семь раздвоенных языков. Затем завернул их в платок, завязал его и бросил в суму. Вскочив на лошадь, он поскакал к опушке, чтобы сообщить Зербине счастливую новость. Однако под старым ясенем, где он распрощался с принцессой, никого не было.
Что же случилось?
Пока Альберик в недоумении разглядывал замшелый пень, на котором девушка должна была его поджидать, сзади раздались раскаты хохота. Обернувшись, Альберик увидел всадни-ка, который раскачивался в седле и смеялся, глядя на него.
— Я вижу, ты удивлен, а? — закричал незнакомец, хохоча еще громче. — Что, птичка-то улетела!
Альберик выхватил меч:
— Где принцесса?
— Спокойно, спокойно, — ответил незнакомец. На одном глазу у него была черная повязка, а лицо скрывала такая длинная, густая и рыжая борода, что, казалось, оно объято огнем. Бородач свистнул, и Альберика окружило двенадцать всадников, таких же огромных и бородатых, как их предводитель.
— Тебе лучше, — продолжал тот, — передать твой доблестный меч этим господам. Да и для чего он тебе теперь? Ты же отлично знаешь, что мы расправились с этим семиголовым беднягой.
— Да ведь это же я его убил! — возмутился Альберик.
— Ой-ой-ой, ты совсем размечтался! — воскликнул разбойник, хохоча во все горло. — А твою драгоценную принцессу один из моих ребят везет в Органд, к папаше. Я как раз спешу к ним присоединиться, чтобы получить мою награду. Надеюсь, ты доставишь мне удовольствие и окажешь честь быть гостем на моей свадьбе с прекрасной Зербиной?
Альберик не раздумывая бросился на негодяя, но с двенадцатью разбойниками ему было не совладать. Они отобрали у него меч и крепко связали, а их одноглазый и рыжебородый главарь, продолжая хохотать, устремился вдогонку Зербине и вскоре исчез в облаке пыли.
Остальные повели Альберика сквозь чашу к разрушенному замку, увитому плющом и заросшему крапивой, и заперли там в черном, глубоком подземелье.
А вожак разбойников по имени Оттфрид приближался к Органду. С ним была Зербина, вся в слезах: он рассказал ей, что обнаружил около торжествующего чудовища останки храброго рыцаря; что ему, Оттфриду, неожиданно удалось убить Страх-о-семи-головах; что в доказательство его слуги вскоре доставят все семь отрубленных голов; наконец, он посоветовал ей понемногу привыкать к мысли, что она станет его женой.
Оттфрид был так увлечен своим рассказом, что не заметил неизвестного всадника, который скакал в стороне, преследуя их, как тень. Это был юный паж. Он все видел.
Преодолев страх, он вернулся в лес, отыскал коня, подъехал, дрожа всем телом, к поляне и увидел битву Альберика с чудовищем. Затем он кинулся по следам Альберика сквозь лес, тщетно пытаясь его нагнать, — так быстро тот устремился к Зербине. Там, на опушке, юный паж увидел, как Альберик был схвачен разбойниками, и слышал все, что при этом говорилось. Но паж был один и, конечно, не мог выручить пленника, поэтому он пустился вслед Оттфриду, чтобы найти какой-то способ все рассказать принцессе. Он надеялся улучить минутку и незаметно шепнуть ей, что произошло, но, увы, судьба распорядилась по-иному. Едва паж явился во дворец, как его остановил камергер:
— Куда это ты идешь, как ни в чем не бывало? Где ты шатался два дня?
Мальчик собрался было ответить, но камергер рявкнул:
— Ты просто наглец!
Пажа заперли в комнате, приставили к его дверям другого пажа, еще моложе, чем он, и целую неделю пленник должен был просидеть под замком.
Однако во дворце уже началась такая суматоха, что на это происшествие никто не обратил внимания. Возвращение принцессы и рассказ Оттфрида привели всех в смятение.
Герцог плакал от радости, он уже не чаял увидеть дочь, — она же плакала от горя. Но, будучи мужественной девушкой, Зербина вытерла слезы. Гибель чудовища, думала она, несмотря на то, что прекрасный рыцарь принес себя ему в жертву, — это все же долгожданное избавление, а, стало быть, великое счастье. И она сама вышла на балкон замка, чтобы возвестить всему народу Органда, собранному праздничным пением труб, эту добрую весть.
