– Какая ты потрясающая… – прошептал он, когда они снова смогли говорить. – Ты такая… скажи, ты только со мной – такая?
Дима нависал над ней, сверля её взглядом, и она, не зная, что отвечать, просто впилась ему в губы. Он тотчас отозвался – жадным, глубоким поцелуем.
– У меня крыша едет, Соня… – произнёс он, когда её отпустил. – От желания и ревности.
– К кому ревновать? – усмехнулась она. – До тебя я была бревном.
– Я… подумать не мог, что ты можешь… так любить меня. Даже не надеялся.
– Я тоже. Митя… У меня никогда и никого больше не будет, я знаю. Но ты… у тебя столько соблазнов.
– Сонь… Пойми. Я на это не падкий, как некоторые. Нет, конечно, лет там в семнадцать… каждую хотел. Я ж не пацан уже, голову не теряю, да и всех насквозь вижу. Сонь, я ведь думать ни о ком не могу – тобой брежу.
– Надолго ли?
– Ну, как мне тебя убедить? Скажи как, я всё сделаю!
Соня молчала. Она лежала и думала, что нельзя так себя вести – это смерти подобно. Дима нравится и будет нравиться девушкам, и, если она станет ревновать его к каждой, то просто сойдёт с ума, да и его доведет до ручки.
– Нам надо договориться… Давай… давай не говорить о других. Иначе мы погибнем.
– Да… да, мы должны доверять друг другу. Доверяй мне, пожалуйста, Сонечка!
– Я постараюсь…
Она уже одевалась.
– Куда ты?
– Мне надо убрать посуду.
– Я вымою!
Он, действительно, вышел за ней на кухню, помог собрать с пола оставшиеся осколки и вырвал у Сони губку.
Она опустилась на табуретку:
– А ты всегда так помогаешь дома?
– У матери всегда помогал. Мы раньше очень просто жили. А у отца, конечно, есть домработница. Жена, дочь, вот ещё – буду я там посуду мыть! – засмеялся Дима.
– А здесь зачем моешь?
– Потому что! – насупился он.
– А мы с сестрой всегда спорили, кому убирать. В итоге всё убирала мама… – Соня приложила ладонь к щеке. – Господи, Мить… что мне с Анькой-то делать? Она ещё Женю кое-как слушала, он на неё влияние имел, а теперь…
– Как ты его имя-то произносишь! Ласково… с таким уважением… – замер он с губкой в руках.
– Митя!
– Только не вздумай звонить ему! – тотчас обернулся он. – Слышишь, не смей! Я… я сам её найду и поговорю.
– И что ты ей скажешь? – безнадёжно махнула рукой Соня. – Что я обманула её? Она тебя любит.
– Разлюбит! Слушай… а вы, значит, не родные сестры?
– Нет.
– Так вот почему я не догадался! Вы абсолютно не похожи. А маму свою родную ты совсем не помнишь?
– Совсем. Разве что какие-то образы смутные… как во сне. А может, придуманные наполовину.
– Ты о ней часто думаешь, да?
– He-а. С чего бы?
– А твоя… приёмная мать? Ты к ней сразу привыкла?
– Да… как будто влились друг в друга – раз и навсегда.
– Ты её мамой звала?
– Нет. Только за глаза или про себя.
– Почему?
– Она сама не хотела. Вроде как она знала мою настоящую мать. Возвела её память в культ и считала кощунственным, если я назову мамой другую.
– Чудно…
Соня грустно кивнула – ещё как чудно! И чудовищно глупо.
– Знаешь, я Аньке всегда завидовала, что она её мамой зовет. А сердилась – знаешь на кого? На свою героическую маму-Аллочку.
– Героическую?
– Да… тёмная история. Она Мару спасла в детстве, и за это мама меня удочерила. Честно говоря, все сомневались сильно, что я дочь этой самой подруги, но мать-то была убеждена на все сто, целый культ развела вокруг неё. Точнее, мы думали, что убеждена… так нам это внушала… До сих пор не могу понять, зачем? Бред какой-то… Но мама такая была – придумает себе историю, и не сдвинется с неё потом ни на шаг. Приятней ей, что ли, казалось, что я не совсем чужой ребёнок? А мне – мне всё равно… Наверное, она хорошая была, эта Аллочка, жалко, что умерла… но как постороннего человека жалко. Может, и правда, она – моя кровная мать… так много совпадений – и имя, и умерла в том же возрасте, и муж…
– А ты на неё похожа, что ли?
– Да, Мара говорила – очень похожа. Только я мечтала, чтобы она любила меня не за Аллочку… не за её подвиги, а просто – саму по себе. Мне в детстве всегда хотелось услышать, что это я сама так Маре понравилась, что она меня забрала, – улыбнулась Соня.
– Наверняка так и было! – горячо сказал Дима.
