А эта дрянь… Предала собственную мать, закрыла глаза на её убийство, чтобы заполучить того, о ком мечтала с детских лет.
Да и сам он – ничем не лучше. Он продал – и Соню, и Вадика, которого так просил усыновить. Ради денег Калюжного перешагнул через все свои принципы… Или никаких принципов не было вовсе? От безграничного доверия Соня перешла в полное отрицание всего, что, казалось, было в Мите хорошего.
– Останусь с тобой, – объявила сестра. – Что-то ты совсем никакая…
На этот раз Соня не возражала. Уложив Вадика, обе устроились на диване.
– Завтра суд, – напомнила Анька, – посмотрим на папочку… В глаза поглядим.
– Разве он придёт? Он же доверенность выдал.
– Придёт – решение получать. Не знаю, правда, зачем. Звонил, пьяненький, нёс какую-то ахинею, оправдывался, мол, ради меня это делает. Что всё его – это моё…
– Ага… А ещё Жанночкино и Оленькино.
– Да ну его, он козёл. Может, теперь угомонится? Получит свою бумажку и не будет квартиру трогать.
– Да нет. Дело доведут до конца. Нина Степановна сказала, – бесцветным голосом сообщила Соня.
– Вадика-то она в садик взяла?
– Да, завтра поведу. И льготы нам сохранили.
– Кстати, – деловым голосом начала Анька. – Ты не думай, я вам бабок подкину, с голоду не помрёте.
– Нет, Анечка, спасибо, у меня ещё много… – поспешила отказаться Соня. – Дима, между прочим, голодными нас не оставил. Положил сорок тысяч на счёт.
– Ого! Какая щедрость! – презрительно усмехнулась сестра.
– Ну, наверное, папа больше не дал. Ань, придётся тебе поработать посыльной. Вернёшь эти деньги – Валерии передашь.
– А может…
– Нет, не может! – отрезала Соня. – И вот ещё… забери мобильник его… в коридоре остался.
– Ой, у Димона такой аппарат клёвый! А можно, я для Костика возьму?
– Нет, нельзя! Сама, что ли, не понимаешь?
Они ещё долго разговаривали. В конце концов, Соне пришлось притвориться спящей – иначе Анька свела бы её с ума в своеобразных попытках утешить: то предлагала проколоть
Мите шины, то ей в голову приходили куда более радикальные меры, касающиеся его половых органов.
Сестра замолчала, и Соня действительно попыталась заснуть, но не тут-то было. Прежняя боль, ставшая уже привычной, сменилась новой, острой, нестерпимой. Одно дело – догадываться, другое – знать. В ближайшее время… Да нет, чего ждать, скорее всего, уже сейчас, вот этой самой ночью, Митя лежит рядом с грудастой брюнеткой без талии, снимает с неё дорогущее белье, целует и ласкает так, как ещё несколько дней назад ласкал Соню.
А Наташа – вцепляется в него своими короткими загорелыми пальцами с отличным маникюром. Да какое она имеет право! Митя принадлежит Соне, принадлежит ей по закону, перед Богом! Только… что толку об этом думать? Он сделал свой выбор – сделал по доброй воле. И Наташа тут ни при чём. Он сам – предатель. Его – Соня никогда не простит.
Анька всхрапнула во сне. Соня подумала о сестре с теплом – как здорово, что она у неё есть, взбалмошная, несерьёзная, но такая искренняя и родная. Соня осторожно погладила её по голове – так, как гладила мама. За своей любовью Соня не видела никого. Она поставила мужа во главу угла, и он сиял ей оттуда, как солнце в окошке. Но солнце оказалось ненастоящим, оно потеряло своё право светить, покрылось грязными пятнами. Зато остались те, кто нуждается в её любви – сестра, Вадик. Если Соня сможет устроиться на работу в интернат – там будет столько маленьких людей, которым понадобится её забота! И никто не запретит Соне любить, никакое предательство, никакие свадьбы. Это её право, её воля. А Митя… Единственное, что она сможет для него сделать – это молиться за него. Потому что он – всё равно её муж. Перед Богом и перед людьми. В болезни и здравии, в богатстве и бедности, в горе и радости.
Как интересно разделилась их семья… Здравие и богатство достались Мите. Бедность, болезнь и горе – Соне. Но, если бы ей предоставили выбирать – она выбрала бы то же самое.
* * *
Утром она повела Вадика в сад. Идти ему не хотелось, особенно когда он понял, что Соня больше не будет его воспитательницей. Но она осталась тверда. К тому же, узнав, что Надежды Петровны там нет, Вадик повеселел.
