А не потому ли Митя так возмущался обычно, едва услышав, что Соня ему не пара, что так оно и есть, что это правда? Значит, он не был с нею собой… Значит, он лгал ей – до этого дня.
Соня села на любимое Митино место в углу и легла головой на стол. Ей хотелось заснуть и умереть… чтобы ни о чём больше не думать… не думать о том, как она сможет дальше смотреть на мир… как сможет двигаться, одеваться, выходить на улицу. Как кстати сейчас этот приступ… Хорошо бы она, и правда, умерла, прямо сейчас, вот так сразу… Кажется, она уже испытывала подобное желание… В то утро, когда обнаружила Митины розы и мучилась от жёсткого выбора. Почему она не смогла умереть тогда?
Опыт, правда, подсказывал ей, что в такие минуты смерть не приходит – раз положено мучиться, значит, мучайся. Соня услышала, как в комнате заворочался Вадик, и совесть ухватила её за горло. Как она может думать о смерти, если отвечает теперь не только за себя? Ещё раз осиротить этого ребёнка она не имеет права. Соня шевельнулась и через силу поднялась – за новой порцией лекарства.
Потом пошла в комнату и прилегла, не раскладывая постель, на диван, стараясь ни о чём не думать. Приступ постепенно проходил – то ли сказывалось действие такого количества успокоительного, то ли наступило тупое оцепенение. Волноваться больше не о чем, всё ясно и понятно. Завтра надо переступить через себя и улыбаться ребёнку. И ещё – рассказать, что дядя Митя уехал… и забыл свой телефон.
Соня поднялась, стянула через голову, не расстёгивая, домашнее платье и залезла под одеяло, пытаясь согреться. Больше никто и никогда не согреет её, не обнимет, не будет спать здесь с ней рядом. Она вытащила из-под одеяла руку и потянулась к тумбочке. Нащупала Бориса, подхватила его за лапу и положила к себе на подушку.
Лис ничего не говорил – только смотрел с грустной усмешкой.
– Ты был прав… как всегда, – простонала она. – Мне очень плохо… ты не знаешь, как мне плохо… скажи что-нибудь… я не могу, как больно…
– Сказал бы… но ты сама всё это придумала… всё сделала своими руками.
– Ну и что… – собрав остатки упрямства, проговорила Соня. – Ну и что… А я не жалею… всё равно – не жалею. Пусть это длилось так мало…
– Полтора месяца, – услужливо подсказал Борис.
– Да… но они были цветные… каждый день – полон. Я бы не променяла их – на тридцать чёрно-белых лет… как у других.
– Тем более, с тобой так нежно попрощались, – зло ухмыльнулся лис. – Будет, что вспомнить.
– Да… будет…
Соня не выдержала и ткнулась лицом в Митину подушку. Сжала её, словно его плечи, и пролежала так, не двигаясь, неизвестно сколько. Потом снова повернулась на бок, тревожно вопрошая Бориса:
– Скажи только… С ним всё хорошо? Только бы с ним всё было хорошо… чтобы ничего не случилось…
– С такими не бывает хорошо, – желая поумничать, ответил лис. – Они всегда себе на голову найдут неприятностей. Тонкие натуры – они все… Вот у такого, как Женя – у того всё будет хорошо.
– Никакого Жени нет… – устало сказала Соня. – Не было, и не будет.
– И ты замужем, да?
– Да, я замужем.
– Навсегда?
– Навсегда.
– Тогда спокойной ночи, дорогая, – иронично произнёс Борис. – Хорошей тебе семейной жизни.
– Ты злой и жестокий, – ответила Соня. – Раньше ты меня жалел… А теперь – предаешь, да?
– Я – предаю? – возмутился лис. – Я хоть раз оставил тебя?! За столько лет?
– Да, я знаю… Прости…
Она крепко прижала к себе Бориса. Потёртая, когда-то такая красивая шкурка пахла тепло и знакомо – детством и утешением. Утешиться Соня не могла. Она могла только заплакать.
* * *
Странно, но дышать и жить как-то ещё получалось. Оказывается, достаточно представить, что ты можешь встать, одеться, умыться, приготовить завтрак, поиграть с ребёнком, отвести его на прогулку, отделив часть своего разума на то, чтобы что-то отвечать, делать и даже улыбаться… Достаточно представить, что ты можешь всё это делать – и ты всё это сможешь.
Объяснить Вадику, что Митя уехал в командировку, оказалось несложно. В это просто пришлось поверить самой – хотя бы пока, чтобы не разрыдаться на глазах малыша. Соня не могла представить, что сталось бы с нею, не будь рядом мальчика, не возникни необходимость в каких-то действиях и плотном, ежесекундном общении. Наверное, она пролежала бы весь день, не в силах заставить себя даже пошевелиться.
