Митя потерял дар речи, как и она пару часов назад. Соня видела – он потрясён.
– Ненавижу… – произнёс, наконец, он. – Соня… как я их ненавижу.
Следующие полчаса он ходил по комнате, изрыгая бессильные ругательства – в адрес отца, матери, тётки. А Соня сидела, застыв, как изваяние. В каждом его гневном выпаде ей мерещились теперь скрытые сожаления о загубленной жизни. Она не могла забыть тёткиных слов, что он, возможно, уже пожалел о своём поступке, но только гордыня мешает ему вернуться домой.
Наконец, Митя остановился, уставился на неё и сразу понял, что это ещё не всё. И, конечно же, не успокоился, пока не выпытал, в чём дело. Разобравшись, вздохнул почти с облегчением.
– Сонечка, родная моя… Да я жизни без тебя не представляю, ты – это всё, что у меня есть. Это они уроды, но ты-то, ты – должна понимать! Не нужно мне никаких… перспектив их грёбанных… противно мне это всё теперь! Я… я умру без тебя, меня без тебя нет – вообще! На работе думаю только о том, что скоро приду и увижу тебя, прикоснусь к тебе… и сил нет терпеть до вечера. Слушаю твой голос по телефону и думаю: «За что мне такое счастье?» Не смей, слышишь, не смей их слушать! Они же это специально делают! Чтобы мы начали сомневаться друг в друге!
Потом, когда оба немного успокоились, Соня вспомнила и пересказала весь разговор – уже во всех подробностях.
– Эх, а я думал, Валерия хоть – человек…
– Она ничего против меня не имела, – усмехнулась Соня. – Только система ценностей у неё… другая. Такая же, как у твоего отца.
– И сколько же они за меня предложили? – вспомнил он.
– Не знаю… сколько в пачке купюр бывает?
– Сто.
– Значит, двадцать тысяч евро.
– Маловато что-то, – горько усмехнулся он.
– По факту обещали ещё столько же. А ещё квартиру в Раскове, чтобы с глаз долой.
– Сонь… Уехать бы нам вообще отсюда… От всей этой гадости.
– Я и сама об этом думаю.
– Блин… Анька! – вдруг вспомнил Митя. – Теперь тетка её уволит. Позвонить ей, что ли? Высказать пару ласковых…
Он схватился за телефон.
– Не надо… – испугалась Соня.
– Пусть знает… что я в курсе их пакостей!
Митя, отводя её руку, набрал номер.
– Как ты посмела? – произнёс он, когда Валерия ответила. – Я думал, хоть ты – не такая… А ты…
Трубка начала говорить что-то хриплым голосом, но Митя перебил.
– Она – эгоистка? Почему же? Потому, что не продала меня подороже? Потому, что ей ничего от меня не надо? Потому, что даёт мне всё, что мне нужно для счастья? То, что никто из вас никогда… Это вы – отравляете мне жизнь! Это вы… Я люблю её. Я всегда буду любить только её. И если ещё хоть кто-то из вас…
Наверное, тётка насмешливо поинтересовалась – что же он тогда сделает? Митя в бешенстве нажал отбой.
– Одного только понять не могу… – произнесла Соня.
– Как ты мог хоть одну секунду считать, что они меня примут? Ведь ты рос среди них… знал их!
– Выходит, не знал, – Митя удручённо смотрел в пол. – Или не хотел знать. Лицом к лицу лица не видно…
– А ты… почему ты другой? Как ты мог вырасти другим? Не могу понять…
– Мама такой не была… раньше… – он поднял голову.
– Но я уже начинаю думать, что меня спасли… те два года, в интернате.
* * *
Аньку не уволили, что делало тётке Валерии честь. Однако в субботу сестра, забежав в гости, рассказала следующее. Оказывается, с ней тоже провели разъяснительную работу. Накануне визита к Соне, Валерия вызвала к себе новую секретаршу и предложила – за хорошее вознаграждение – повлиять на сестру. Анька, разумеется, отказалась.
– Я сказала, что на тебя влиять бесполезно, – с заметной гордостью сообщила она.
– А она? Увольнением пригрозила? – спросила Соня.
– Да нет. Она вообще-то конкретная. Значит, всё-таки причапала?
– Что значит «всё-таки»?
– Ну, я ж ей сказала, что бесполезно. Не поверила, что ли?
– Просто у нас отступать не принято, – мрачно усмехнулся Митя. – Действовать – вот наш семейный девиз.
– Блин, надо было тебе бабки взять и кинуть их, – заявила Анька.
– Куда кинуть? В окно, в лицо? – пожала плечами Соня.
– Да не, я имею в виду – «обуть». Бабки взять, а Димона оставить.
– Ань, ты дура? – она показала сестре на мозги.
– Да ладно! – отмахнулась та. – А вы как, на бёфдэй сходили?
