– Если ты побежишь достаточно быстро – то проживешь еще около часа.
– Олег, – это был голос Таньки, – на берег выбросило корабль.
* * *
Странно, но я узнал корабль сразу. Дело в том, что дома у меня лежал (да, собственно, и лежит) набор открыток «История корабля», и там был точно такой. Когг, вспомнил я название. Мачту, скорее всего, снесло, корабль лежал на боку, но вроде бы был цел – в смысле, без проломов и трещин, даже бушприт не обломлен и площадка на корме не повреждена. Палуба – а ее тоже было хорошо видно – застыла подтеками льда, но и на ней не замечалось следов катастрофы. Когг имел длину метров двадцать. Не из самых больших.
– Сбылась мечта Сани, у нас есть корабль, – сказал Вадим.
– М-да, – согласился я. Мы все – даже часовые – стояли на берегу, рассматривая судно. Басс оживленно рассказывал, как они с Иваном, бродя по берегу в поисках плавника, увидели это чудо на отмели и в сумерках спорили, кит это или спятивший плезиозавр. Почему-то никто не спешил лезть на корабль… и я понял – почему.
Одно дело – увидеть убитых в бою. Другое – утонувших… или замерзших.
Я глубоко вздохнул и направился к кораблю первым…
…Доски покрывал лед, но, ставя ноги на выступы и пользуясь дагой, я влез до носового люка, с которого была сорвана крышка, и заглянул внутрь. Трюм был пуст и достаточно светел – свет падал еще и через кормовой люк. Плескалась черная вода, слившаяся к борту и не успевшая взяться льдом. «Гуммп!» – ухнуло эхо от сорвавшейся под моей рукой сосульки, разбежались волны. Тень задвигалась по воде, и в кормовой люк свесился Арнис.
– Никого? – спросил он, вновь пробудив эхо. Я помотал головой и, ставя ноги на фальшборт, пошел на корму, даже отсюда видя, что дверь в кормовую каюту цела. Арнис уже лез к ней. Ясо окликнул нас откуда-то из-за кормы:
– Руль сломан у основания!
– Ясно, – буркнул Арнис. – Им сломало руль, начало кидать и, наверное, переломило мачту. А самих смыло или убило и смыло.
– Корабль-то цел, – возразил я, становясь ногой в подставленное Арнисом «стремя» из ладоней. – Не упадешь?.. Могли остаться люди в каюте… А-ап!
Я поставил ногу в упор на косяк, другую – в притолоку. Потолкал дверь, но она то ли разбухла, то ли примерзла.
– Валенок, – сказал снизу Арнис, – она же наружу открывается.
Мысленно я сплюнул. Конечно, наружу, чтобы даже в самый свирепый шторм не распахнуло… Извернувшись, я поддел дверь метательным ножом, и она отвалилась, едва не сбросив меня и не прибив Арниса. Он промолчал, но очень выразительно.
– Эй, ты куда полез?! – забеспокоилась Танюшка.
– Внутрь, – коротко ответил я, разглядывая вделанные в пол и стены стол, скамьи, лавки у стен, сундук, какое-то мокрое барахло… У самой двери висели, за что-то зацепившись, часы. Блестел браслет, под стеклом стояла вода, я не мог разобрать, что это за марка и сколько на них времени.
– Тут часы, – сообщил я Арнису. – И пусто. Сундук, правда, какой-то… А, спрыгну, – решился я, – нам его все равно обживать!
Я сел на край люка, спустив внутрь ноги. До стенки, ставшей полом, было метра два, а любви к высоте у меня в последнее время не прибавилось. Я чертыхнулся для бодрости и соскочил, примериваясь на сундук.
Попал. Вот только сундук оказался скользким, ноги поехали – и я сел. На угол. Не копчиком, но достаточно хорошо, поэтому секунд десять в непонятках тупо созерцал, занятый своими ощущениями, человеческую кисть с обломанными ногтями, торчащую из мокрого барахла.
– Эй, тут люди! – закричал я наконец…
…Ребят было двое, и я сперва подумал, что они мертвы. Очевидно стараясь согреться, они обняли друг друга – и так застыли, причем лица и руки имели оттенок снега в лунную ночь, а одежду схватил лед. Мы и доставать-то их стали только потому, что вроде бы неудобно оставлять людей непохороненными. Поэтому все отшатнулись, а часть девчонок завизжала, когда мы уложили «трупы» на снег у кромки прибоя – а один из них открыл глаза со смерзшимися ресницами и обвел нас бессмысленным, но живым взглядом.
* * *
Старший из мальчишек так в себя и не пришел, но Ингрид после двух часов возни авторитетно заявила, что теперь он просто спит, мы сумели его напоить малиновым настоем и, закутав в шкуры, оставили у костра.
